9 февраля комната была освещена восходящим солнцем, лицо мамы стало естественного цвета, даже каким-то чуть розовым, как у младенца. Жара не было. Мы стали думать, что быть может дело пошло на поправку, и мама придет в сознание. К полудню начались хрипы. Я ходил и молился, чтобы Боженька побыстрее забрал её душу. Мне очень не хотелось, чтобы она возвращалась в этот мир, где её тело является вот уже пять лет камерой пыток.
Потом я уснул и все молился об этом, потом проснулся. Это так ужасно, когда не знаешь, что будет. А вдруг, в состоянии овоща она останется на несколько лет? Как тогда за ней ухаживать, кто это будет делать, где взять столько денег? А вдруг она прямо сейчас умрет, что тогда, как я тогда смогу жить без мамы?
Около четырех часов дня мы напоили маму водичкой (через шприц), померили температуру (электронным термометром для детей) и переложили ее на бочок. Отец пошел прибираться в большой комнате, а я – мыть посуду на кухне. Потом нужно было помыть полы, и я пошел в магазин за шваброй. Перед уходом (в 16.20) я заглянул к маме в комнату, и на удивление обнаружил, что она перестала хрипеть! Более того, её дыхание стало необыкновенно чистым, замедленным и спокойным, словно у младенца. Я очень обрадовался, подумал, что это водичка так помогла и то, что мы ее положили на бочок.
Вернулся через 15 мин. Отец встретил перед дверью и растерянно сказал, что мама не дышит. Оказывается, это были одни из последних вздохов её умирающего организма, которому уже не нужно было бороться за существование и накачивать кислородом красные кровяные тельца. Мама отдала до конца всю свою жизнь так же тихо и незаметно, как делала это всю жизнь.