Небо взорвалось тысячами искр, словно гигантский фейерверк. Звезды разлетелись по своим местам и застыли. Под ногами хрустят остатки мартовского снега. Темно, и от этого исколотый небосвод звучит еще пронзительней.
Идешь в темноте не спеша: шаг, другой, третий... Раскинутое небо — раскинуто над всей историей мира. И из века в век принимает в себя и радости, и печали. Впитывает, как губка, слезы миллиардов живых душ, готовых выплакать себя полностью, абсолютно, чтобы только исчезнуть с этой невыносимой земли.
Ну, вот, сейчас опрокинется…
Все так же ломается с хрустом рассыпанная под ногами обмороженная грязь со снегом. Приходится вглядываться вперед — дорога не просматривается.
Всему наступает предел, есть предел и безконечному небу. Оно заканчивается, когда самое большое, что может быть на свете — самая большая любовь, умеющая прощать самые непростительные вещи, становится ненужной. И в этот момент двадцать четыре старца падают как подкошенные пред престолом Бога. И никто не может больше ничего сказать, потому что нет таких слов. И только Бог говорит за них. Говорит кровью мучеников, говорит страданиями безвинных, говорит искрами звёзд, отражающихся в россыпях обмороженной грязи.
Зябко, по спине мурашки, укутываешься в плащ, словно пытаешься спрятаться от всей истории, которая тебя уже окружила. И выхода нет. Переполненное болью небо над твоей головой уже почти устремилось, почти обрушилось. Еще шаг, еще шаг, вот-вот накроет…
Гул мироздания накатывает волнами. Сейчас рванет, закричит криком: «Доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?!»
Что делать, остановиться? Господи, что мы наделали? Господи, что мы наделали? Господиии!..