SUJET : Question Только СОФИЯ Премудрость Божия

Из дневника ЖЖ Творение 333

Устройство времени, пространства и материи
Вместо подробностей попытаюсь нарисовать общую картину мироздания, со всеми системами небо-земля, будущее-прошлое, областью сновидений, пророчеств и т.п. А там посмотрим, что делать дальше.
Собственно, небесная твердь — это не только земной купол, но и вся материальная вселенная. Она собой представляет подобие трехмерной коробки, или театральной сцены, или трехмерной камеры, в которой моделируются трехмерные объекты. Нужно понимать, допространственная система абсолютно статична. Она никуда не движется и никак не перемещается. Она подобие камеры, в которой формируются трехмерные объекты. Внутри этой камеры происходит перемещения и изменения объектов как в трехмерном кино. Материальные объекты состоят из молекул-атомов и прочих квантов. Все частицы формируются каждое мгновение времени и каждое мгновение времени распадаются. Эта грань, между только сформировавшейся частицей и последующим ее распадом и называется НАСТОЯЩИМ. Для нас процесс формирования и распада невиден, т.к. мы все состоим из частиц, существующих в пограничном состоянии.
«Земля же была безвидна и пуста». Здесь речь идет о первоначальном состоянии материальной протоэнергии (земля), когда она еще была не разделена-противопоставлена на пространство (внешний вид) и материю (внутреннее содержание).
Пространство и материя создаются по аналогии с Духом и Сыном во Святой Троице. Сын-форма-пространство-тело. Дух-содержание-материя-душа. Отец — источник Сына-формы и Духа-содержания (Дух почивает в Сыне). Бездна — источник пространства-формы и материи-содержания.
Пространство — это как пресс-форма, в которой отливается материальный объект. Материя почивает в пространстве как Дух в Сыне.
Я рассказал только половину, только о материальном устройстве вселенной (Земля). Вторая взаимосвязанная половина — Небо. Это область сновидений, мыслей, пророчеств, прошлого-будущего. Она имеет принципиальные отличия от материи. Материальная вселенная всегда существует в состоянии настоящего времени, но подчиняется Небу, где через пророчества прокладывается ее дальнейшее развитие. Причем этот путь взаимосвязан с прошлым. Т.е. в небесной духовно-ментальной реальности жизнь одного человека выглядит целиком, как единый объект от рождения до смерти. Аналогично и со всем мирозданием: оно существует целиком, от точки начала, до то конца света. Путешествовать в прошлое-будущее можно в особом состоянии души, "в духе", как это было у Иоанна Богослова. Апокалипсис написан именно в этих категориях "целостных объектов", существующих одновременно в прошлом, настоящем и будущем.
Допространственная система, в которой находится вселенная
«Ибо утверди вселенную, яже не подвижется. Дому Твоему подобает святыня Господи, в долготу дний», — это сказано про допространственную систему, которая абсолютно статична. Она никуда не движется и никак не перемещается. Она подобие камеры,в которой формируются трехмерные объекты. Внутри этой камеры происходят перемещения и изменения объектов как в трехмерном кино. Материальные объекты состоят из молекул-атомов и прочих квантов. Все частицы («пылинки вселенной», как сказано в псалме) формируются каждое мгновение времени и каждое мгновение времени распадаются. Эта грань, между только сформировавшейся частицей и последующим ее распадом и называется НАСТОЯЩИМ. Для нас процесс формирования и распада материи невиден, т.к. мы все состоим из частиц, существующих в пограничном состоянии.
Это третье, второе и первое небо. Время, времен и полувремени. Третье Небо — область, где вся история целиком предстоит. Второе Небо — область сновидений, область фиксированного прошлого и изменяющегося в пределах кодов апокалипсиса будущего. Первое Небо — настоящее время, точка перехода из будущего в прошлое, материальная вселенная, твердь.
Бог созидает мир подобно началу знаменного распева (поэтому его и придумали). Когда выдыхаемый звук есть, но слов и мелодии нет (одна бесконечно тянущаяся нота) -- это благодать в состоянии предвечности. Действие есть, творческого созидания нет. Субстантивирование мироздания начинается с импровизации. Это когда в "благодатном выдыхании" появляются слова и ноты. Первое слово "Бог", далее "Крест", Премудрость, Серафимы, Херувимы и т.д.
Под творением из ничего святые отцы подразумевали отсутствие какой-либо субстанции, из которой Бог "смастерил" Творение. Бог созидает принципиально иным образом. Не из чего-то, а самим процессом. Творение созидается действием, энергией, переходом энергии из нетварного состояния в состояния творческой импровизации.
Если считать в прямом смысле из ничего, т.е. из пустоты, то получится ересь. Наш мир не выдумка, а субъект сотворенной Богом реальности. И эта реальность имеет конкретное устройство. Так, что "всякое даяние доброе нисходит свыше от Отца светов". Происхождение мира имеет конкретную "родословную" -- Он спускается от Отца, через Святую Троицу, через благодать и Логос, через тетраморфов и ангелов, через небо и Землю до человека. И через человека обратно к Отцу.
На этом порядке построен евхаристический канон и вообще богослужение. Все остальные измышления не соединяют человека с благодатью, т.е. являются еретическими.
Акцент на творении из ничего делался для опровержения ересей первых веков о существовании параллельно Богу, каких-либо субстанций, из которых произошло мироздание.
О преломлении и растворении лучей благодати
«Небесные Силы восприняли в себя свет Божий. Преломили его в себе и, отразив и раздробив на множество прекрасных лучей, распространили вокруг себя, отдав людям, способным к его восприятию. И вот в этом отражённом сиянии Божественного света, сиянии неуменьшенном, непотемнённом, но сиянии приумноженном и радостнотворном, приносящем жизнь, мы познаём Бога!
Если бы не Ангелы, мы никогда даже в малой, доступной человеку степени не могли бы ощущать и воспринимать Божественный свет.
Сами мы не способны видеть и ощущать славу Божию — нам нужны посредники, которые так преобразуют её, что она становится доступной и нам.
И вот Ангелы являются для нас этими посредниками» (архимандрит Иоанн (Крестьянкин)).

Из дневника ЖЖ Творение 333

Если тебя не любит Отец, то ничего не имеет смысла
«Ибо не хочу оставить вас, братия, в неведении о тайне сей, — чтобы вы не мечтали о себе, — что ожесточение произошло в Израиле отчасти, до времени, пока войдет полное число язычников; и так весь Израиль спасется, как написано: придет от Сиона Избавитель, и отвратит нечестие от Иакова» (Рим. 11:25-26).
Приведем акценты в истории с предательством Иуды в правильное положение. Иуда не только предатель, но и жертва многоходовки старейшин, закрученная в классическом для масонов стиле. Им банально манипулировали, а когда «все пошло не по плану», старейшины остались «в белых перчатках», а Иуда с горя удавился: «Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и, раскаявшись, возвратил тридцать сребренников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав кровь невинную. Они же сказали ему: что нам до того? смотри сам. И, бросив сребренники в храме, он вышел, пошел и удавился» (Мф. 27:3-5).
Концы в воду, деньги в землю (горшечника)…
Все ученики, весь народ израильский жили ожиданием, что Спаситель вот-вот станет Царем Иудейским и власти римского кесаря придет конец. Они же собственными глазами видели великие чудеса, и сверхчеловеческие возможности Мессии. И, когда Он въехал на ослике в Иерусалим, это было фантастическим событием. Вся Иудея ликовала, ибо пришло время исполнения пророчеств, время освобождения от римской оккупации, время пришествия Царствия Божиего на земле в силе. Так они считали.
Однако, Христос проповедовал о другом царстве — О Царстве Благодати, которое дает человеку духовную власть над всем мирозданием. Это было не совсем понятно и не совсем соответствовало ожиданиям. Надежды евреев таяли с каждым днем. Сын Божий явно не стремился обрести геополитическую власть этого мира.
После трех лет одних чудес и проповедей, иудейский народ серьезно разочаровался в Миссии. Все эти толпы ходячих безногих и прозревших безглазых ровным счетом никак не способствовали решению главной политической задачи. Тот ли это Сын Божий? Почему Он не осуществляет пророчество о всемирной власти Сиона?\
Когда «караул устал» старейшины решили действовать на опережение по классической масонской тактике: чужими руками загнать жертву в ловушку, из которой выход может быть только один — тот, что принесет теневым игрокам запланированный результат. Книжники и фарисеи разработали первый масонский «План достижения мирового господства, посредством манипуляции Богом». И руками сребролюбивого Иуды так подставили Иисуса Христа, что Царь Иудейский оказался в ловушке. Из нее было только два выхода — всемирное господство или казнь.
Истинная цель интриги была вовсе не та, что показана в голливудской кинопродукции. Еврейские старейшины не были обезумившими кровожадными фанатиками из фильма Мела Гибсона «Страсти Христовы». И весь народ иудейский, когда кричал «Распни, распни! Кровь Его на нас и детях наших!» — это они кричали не в припадке безумия, а для всё той же манипуляции. Если Назарянин — истинный Царь Иудейский и Миссия предсказанный пророками — то Он не будет возлагать вековечное проклятие на собственный народ. Т.е., не взойдет на Крест. Если же это просто самозванец, то кричать можно все что угодно…
Казнь Иисуса Христа, начиная с предательства, воспринималась иудеями, как и планировалась — увлекательной театральной постановкой. Ситуация была полностью под контролем. Все варианты предусмотрены. Если самозванец — на крест и поделом… Если действительно Сын Божий, то у нас наконец то будет Царь и всемирное господство.
Все участники событий, были уверены, что Владыка Мироздания, Повелитель всех сил, видимых и невидимых, не позволит Себя арестовать. Власть Бога имеет запредельно сакральное значение. Обладателя высшей Божественной власти нельзя арестовать априори. Как возложить руки на Вседержителя, если Он Сам держит в Своих руках руку нападающего? Такова была логика ветхозаветных иудеев.
Они ждали кульминационной развязки адреналин-шоу: «…вот Иуда, один из двенадцати, пришел, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и старейшин народных».
Половина Иудеи собралась с дубьем вовсе не для нападения, а для обороны. Было реально жутко, т.к. должно было произойти какое-то невероятное чудо. Толпа в напряжении приготовилась лицезреть явление легионов небесных сил. Возможно, они инстинктивно прикрывали уши, ожидая громового сотрясения всей атмосферы ближневосточного полушария: «Кто посмел возложить руку на Владыку Мира, Сына Моего Возлюбленного?»
Однако, оказалось, что обладателя абсолютной власти можно арестовать так же легко, как бомжа. Ничего не произошло. Понимаете? Вообще ничего. Его просто взяли, заковали в цепь и увели в кутузку синедриона.
И лишь апостол Петр в отчаянии бросился и отсек ухо рабу первосвященника… Возможно, тот ляпнул что-то издевательское: «Ребята, я, случаем, не оглох? Где громовые раскаты? Этот жалкий оборванец и есть владыка мира?»…
Произошла вселенская катастрофа. Вера Израиля, смысл жизни тысяч поколений — все пошло прахом: «Тогда все ученики, оставив Его, бежали» (Мф.). Земля ушла из-под ног у всего иудейского народа, у всех учеников Иисуса, у книжников, фарисеев и старейшин. Как же так? Пятнадцать столетий страданий, верности заветам Моисея, надежды на обетование и что взамен? Что???
— Отец наш Небесный, как Тебя понять, как??? Этот никчемный бомж и есть Царь Иудейский???
«Тогда плевали Ему в лице и заушали Его; другие же ударяли Его по ланитам и говорили: прореки нам, Христос, кто ударил Тебя?»
Тем ни менее, даже, когда Владыка Мироздания умирал на Кресте, иудеи все ждали и ждали. И все надеялись, что вот-вот совершится чудо: «а около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! лама савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? Некоторые из стоявших там, слыша это, говорили: Илию зовет Он. И тотчас побежал один из них, взял губку, наполнил уксусом и, наложив на трость, давал Ему пить; а другие говорили: постой, посмотрим, придет ли Илия спасти Его».
По ветхозаветной логике чуда не могло не совершиться. Ведь евреи — богоизбранный народ, они — родные дети Небесного Отца. Любящий Отец не может так поступить со своими детьми.
— Мы верили, что Бога нельзя арестовать, т.к. Он — всемогущий Царь Мироздания. Разве это не так?
— Мы верили, что Бога нельзя убить, т.к. Он живой и вечный. Разве это не так?
И главное, — мы верили, что Ты — наш любящий Небесный Отец. А любящий Отец не будет так жестоко обламывать веру своих детей…
— Мы отдали на мучения Твоего Сына, не потому что Тебя не любим, а потому что Бога Авраама, Исаака, Иакова и наших отцов нельзя арестовать и убить. Ты же Сам нас этому учил!
— Кто виноват в случившемся? Разве мы? Зачем Ты послал к нам такого Сына, который совсем на Тебя не похож? Мы верили Тебе, мы ждали тебя и выполняли Твои заповеди пятнадцать столетий. И что с того? Что мы получили взамен? Ты просто жестоко поиздевался над нами, над нашей хрустальной мечтой, нашей детской верой. Ты плюнул в слезинку ребенка.
— Теперь мы будем плевать в Твоего Сына и слёзы христиан. Теперь мы будем жестоко издеваться над всем, что им и Тебе дорого. И сами добудем себе все, что Ты нам обещал, ради чего мы столько столетий как стадо баранов следовали Твоим заповедям. Мы построим это долбанное «обетованное» царство, которое теперь никому не нужно, ни Тебе, ни нам*.
— И с верой Твоего Сына мы сделаем то же, что Ты сделал с верой нашей. Мы обессмыслим их религию и будем смеяться над ними, глядя как стадо «молчащих ягнят», из года в год вопиет к Тебе, в надежде что «когда-нибудь уши станут большими» и горшок наполнится содержанием...
— И кто в этом виноват? Разве мы?..
++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
* Новый мировой порядок спроектирован как система не имеющая цели и смысла существования. Точка достижения всемирного господства автоматически разрушает вселенную. Новый мировой порядок — это отчаянный вопль еврейского народа, загнанного Богом в угол (как они считают). Это бессмысленный выпад забитого ремнем ребенка, который с кулачками бросается на озверевшего отца.
Глубокая обида ребенка на Отца, не оправдавшего детские надежды, лежит в основе мотивации действий евреев на протяжении всей новозаветной истории.
Если тебя не любит Отец, то ничего не имеет смысла.
«Вот, Я сделаю, что из сатанинского сборища, из тех, которые говорят о себе, что они Иудеи, но не суть таковы, а лгут, — вот, Я сделаю то, что они придут и поклонятся пред ногами твоими, и познают, что Я возлюбил тебя» (Откр. 2:9).

Из дневника ЖЖ Творение 333

Почему Сын возвращается к Отцу через Духа?
«Но Един и Святый Дух, и о Нем возвещается отдельно; чрез Единого Сына сочетается Он с Единым Отцом, и Собою восполняет Препетую и Блаженную Троицу…» (свт. Василий Великий).
«В Боге познание и рождение совпадают. Сын есть совершенный образ Отца (Евр. 1:3; Кол. 1:15). Дух, в свою очередь, есть взаимное знание, почивание Отца в Сыне и возвращение Сына к Отцу, вечный мир и радость Отцовства и Сыновства» (протопресвитер Борис Бобринский «Тайна Пресвятой Троицы»).
******************************************************************
Дух получает Сущность Отца от Сына. А Сущность по отношению к жизни первична. При равночестности всех Ипостасей, существует иерархическая последовательность, так что, и рождение, и исхождение происходят «одновременно», но в иерархическом порядке, сначала Отец, потом Сын и далее Святой Дух. Смысл такой логики в том, что жизнь всегда вторична по отношению к сущности. Сначала определяется объект (сущность), а потом его свойства (жизнь).
Поэтому, когда сущность «находится» у Сына, Дух стремится к Сыну (почивает в Сыне). Когда сущность передается Духу, Сын стремится «во след» к Духу. А когда Дух «отдает» сущность Отцу, Сын вместе с Духом «возвращаются» в Отца.
К этому можно добавить следующее: Сын есть сущность Отца, движущаяся через Духа к Отцу. Поэтому Он рождается. Дух есть движение сущности Отца, жизнь Отца. Поэтому Он исходит. Сущностью во Святой Троице владеют все Ипостаси как бы «поочередно». Но «никогда» ни одна Ипостась не остается без сущности, т.к. нет времени. Поэтому есть три ипостаси и одна сущность. И каждая Ипостась владеет этой одной сущностью одна, целиком и полностью, не деля ее на три части, и не умножая на три. В целом же получается, т.к. нет времени, что все Ипостаси владеют как бы «одновременно» одной сущностью.
«Три Лица Божии единосущны, т.е. каждое Божественное Лицо имеет в полноте ту же сущность и каждое Лицо передает двум другим Свою сущность, выражая этим полноту Своей любви» (епископ Александр Семенов-Тянь-Шанский «Православный катехизис»).
«В аспекте Божественного проявления ипостаси являются не образами личностного различения, а образами общей природы: Отец открывает Свою природу через Сына, Божественность Сына проявляется в Духе Святом. Поэтому в этом аспекте Божественного проявления можно установить порядок Лиц, который, строго говоря, не следует прилагать к Троичному бытию Самому в Себе, несмотря на «единоначалие» и «причинность» Отца, которые не придают Ему какого-либо первенства над другими ипостасями, ибо Он — Лицо лишь постольку, поскольку Лица — Сын и Дух» (В. Лосский «По образу и подобию»).
«Сущность Божию нельзя уравнивать с сущностью человека и сущностью вообще: в то время как в мире постигаемом сущность проявляется в отдельных видах и как бы раздроблена между ними, в Божестве она в каждый момент и одновременно принадлежит всем Ипостасям и является не логически только постигаемой, но реальной основой Их бытия» (свт. Василий Великий).
«Если Отца иногда называют просто «Бог», то тем не менее мы никогда не найдем у Православных авторов терминов, говорящих об единосущности как участии Сына и Духа в сущности Отца. Каждое Лицо — Бог по Своей природе, а не по участию в природе Другого» (В. Лосский «По образу и подобию»).
Ты оперируешь именами, а они вторичны по отношению к тому, что есть Бог. Первое и главное имя Бога -- Сущий. Ипостасные имена имеют место быть вследствие взаимоотношений Ипостасей, "во вторую очередь". Бог прежде всего -- существующая сущность. И то, как Бог Отец определяет Свою жизнь (как Любовь, как абсолютная самоотдача) и является ("становится") Троицей.
Сын и Святой Дух так именуются не потому, что где-то так написано... А потому что этими именами обусловлены конкретные явления божественного бытия. Сын рождается, потому что Он -- сущность Отца. Святой Дух исходит -- потому что Он -- жизнь Отца.
«Каппадокийцы будут утверждать рождение Сына от Ипостаси Отца и внутри сущности Отца, подчеркивая таким образом полную передачу Божественной природы Отца Сыну в тайне Его рождения. Все, что принадлежит Отцу, принадлежит и Сыну. Так, например, святитель Василий Великий пишет: «Ибо все, что принадлежит Отцу, созерцается и в Сыне, и все, что принадлежит Сыну, принадлежит и Отцу; потому что всецелый Сын в Отце пребывает и опять имеет в Себе всецелого Отца, так что Ипостась Сына служит как бы образом и лицом к познанию Отца; и Ипостась Отца познается в образе Сына» (протопресвитер Борис Бобринский «Тайна Пресвятой Троицы»).
«Бог Отец, предвечно личный, предвечно рождает Бога Сына и предвечно изводит Святого Духа. В предвечном рождении Сына Божия и изведении Святого Духа выражается бесконечная любовь Бога Отца: Отец ничего не хранит для Себя, но все Свое отдает Своему Сыну и Святому Духу. Божественная сущность также происходит от Бога Отца и в этом смысле богословие говорит о “монархии” Бога Отца (от греческого: единственный принцип, или единственное начало). Бог Отец раскрывает Свою сущность и Свою жизнь в подобных Себе двух других Личностях, или Ипостасях. В Сыне Своем Бог Отец выражает всю Свою сущность и потому Бог Сын именуется Словом Божиим, Логосом, или Образом Отца. Дух Святой выражает жизнь Бога Отца и потому зовется дыханием Отца, или Духом Отца» (епископ Александр Семенов-Тянь-Шанский «Православный катехизис»).
***
Лихо ты всю традицию опрокинул)) Богословие само по себе не перевернуто. Оно переворачивается в головах, вследствие того, что современный человек мыслит рационально-материалистически. О духовном следует мыслить духовно. Духовное мышление — это не книжки читать и разговоры разговаривать про духовные темы. Духовное мышление -- это принципиально иное мировосприятие. Принципы духовного мышления вообще нельзя изложить в текстовом формате...
Моя позиция тебе известна: ничегошеньки современные люди не поумнели и не способны чего-то там вместить большее. Всё наоборот. Современный человек находится в самом глупейшем состоянии за всю историю человечества. Средневековый человек по интеллекту превосходит любого нашего современника в десятки раз. Просто в силу обладания символьным интеллектом, позволяющим оперировать категориями фундаментальных смыслов мироздания. Сейчас, не смотря на весь интернет и всю техническую оснащенность, мы только-только начали выходить за грань видимого мира. Средневековый же человек воспринимал мироздание как часть себя. Отсюда, в частности, культура народных примет. Люди видели изнанку мироздания, понимали ее, общались с природой через Бога, на языке её устройства — сакральной символике. А традиция странничества, знаешь в чем ее суть? В общении с Богом через природу. Человек воспринимал события путешествия как разговор с Богом. Потому что люди понимали символьную основу времени и событий, умели читать этот язык.
***
Даже на языке символики говорить о духовных вещах можно только опосредовано. Символ задает направление. Само же явление, которое обозначает символ, находится в области неизреченной. Оно как бы не существует. Но ее существование определяется по отклику свыше, получаемую через символ. И отклик этот -- живой, ясный. Он говорит: Там не пустота... Он говорит: Я существую, Я есть.
***
По слову св. Григория Нисского, «велико и непроходимо расстояние, отделяющее несозданное естество от всякой созданной сущности». Подобно обширному морю, Божественная природа не дает знаков, указующих на какое-либо начало. «Бог не может быть охвачен ни именем, ни понятием, не иной какой постигающей силой ума, – изъясняет св. Григорий, – … Он пребывает выше всякого не только человеческого, но даже ангельского и премирного постижения».
Имена и символы относятся к тварному миру. Символ, как и икона -- посредник. И "местоприсутствие" в символе происходит не по сущности, а по благодати (по отклику). Бог существует в символе опосредовано, иначе получится пантеизм.



Из дневника ЖЖ Творение 333

Загадка на сообразительность и знание догматики
«Потому святой Иоанн Дамаскин и говорит, что «Сын есть образ Отца, а образ Сына – Дух». Из этого следует, что третья Ипостась Святой Троицы единственная, не имеющая Своего образа в другом Лице. Дух Святой остается Лицом неявленным, сокровенным, скрывающимся в самом Своем явлении» (В.Н. Лосский «Очерк мистического богословия восточной церкви»).
***
«Иже сый сияние славы и образ ипостаси Отчей» (Евр. 1:3).
«Подобный и совершенно равный образ Сына — Святой Дух, в одном только отношении имея различие (с Ним): в том, что Он исходит» (прп. Иоанн Дамаскин).
«Второе Лицо Пресвятой Троицы — нетварный рожденный Образ, Третье Лицо — нетварный исходящий Образ, Святой Дух — единоóбразен с Сыном, и поэтому в онтологическом плане Он есть прямая и обратная связь между образом и Первообразом» (прп. Иоанн Дамаскин).
***
Передача Сущности между Ипостасями подобна световой проекции («сияние славы»). Поэтому принято применять термин «образ». Бог Отец, рождая Сына, отдает (проецирует) в Него образ Своей Сущности. Поэтому Сын является образом Ипостаси Отца: «Иже сый сияние славы и образ ипостаси Отчей» (Евр. 1:3).
Аналогично происходит и с Лицом Святого Духа, когда Он получает Сущность от Ипостаси Сына. Поэтому Святой Дух является образом Ипостаси Сына: «Потому святой Иоанн Дамаскин и говорит, что «Сын есть образ Отца, а образ Сына — Дух». Из этого следует, что третья Ипостась Святой Троицы единственная, не имеющая Своего образа в другом Лице. Дух Святой остается Лицом неявленным, сокровенным, скрывающимся в самом Своем явлении» (В.Н. Лосский).
Третья Ипостась не имеет своего образа в другом Лице, потому что Святой Дух возвращает Сущность Отца в изначальный источник, в Самого же Отца. Отец не может быть образом Самого Себя, т.к. Он и есть первообраз: «В аспекте Божественного проявления ипостаси являются не образами личностного различения, а образами общей природы: Отец открывает Свою природу через Сына, Божественность Сына проявляется в Духе Святом. Поэтому в этом аспекте Божественного проявления можно установить порядок Лиц, который, строго говоря, не следует прилагать к Троичному бытию Самому в Себе, несмотря на «единоначалие» и «причинность» Отца, которые не придают Ему какого-либо первенства над другими ипостасями, ибо Он — Лицо лишь постольку, поскольку Лица — Сын и Дух» (В. Лосский «По образу и подобию»).
***
Ты ошибаешься. Творение создается по принципам, имеющимся в Троице. Те же принципы, но работают иначе. Образ бывает сущностным (в Троице) и благодатным в Творении.
***
Дорогой коллега, спасибо за поздравление! Польщен ) Однако, в очередной раз вынужден обратить внимание на существенные ошибки твоего исследовательского направления:
- Даже если Отец, предположим, что-то и отдает Сыну, то Сын, в свою очередь (и как бы по аналогии), ничего Духу не отдает, а Дух, соответственно, от Сына НИЧЕГО "не получает", поскольку отношения между Сыном и Святым Духом совершенно иные, чем между Отцом, с одной стороны, Сыном и Духом, с другой.
- По Иоанну Дамаскину, Ипостаси Пресвятой Троицы наипросты (просты), поэтому у них нет ничего такого (помимо их самих), что они могут передать кому-то, и у них нет места, куда они могут что-то принять от кого-то...
Смысл "Ипостась" (в теперешнем историческом контексте) - это общее названия для Отца, Сына и Духа.
В таком случае, выражение "Ипостась Отца" только конкретизирует, что речь идет именно об Отце (а не о Сыне или Духе), но ни в коем случае не означает, что в Отце есть и Ипостась и еще что-то другое (по твоему: Сущность и Жизнь).
Когда все же думается, что Отец внутри себя как бы составной, то это означает, что данной мыслью смешивают "три этажа в один", - и, действительно, получают ни рыбу, ни мясо...
И это не просто ошибки, это просто "тупик коммунизма". У тебя неверные представления, и об ипостаси, и об жизни, и о сущности. Не говоря о том, что все эти компоненты не приведены во взаимосвязанную гармоничную систему. Догмат о Пресвятой Троице сам по себе является двенадцатимерной системой мышления. Т.е., сначала нужно вместить в себя данную вид святотроического мышления, потом размышлять и понимать Догмат во всей его двеннадцатимерности. И всё святоотеческое богословие построено на системе данного мышления. И более высокого мышления не существует. Даже страшно представить, что ты там такое особенное вместил, что оно превышает всё святоотеческое богословие.
В основу Мироздания Бог положил холст и краски. Холстом является иерархия ангельских сил, премудрая духовная структура, что есть в душе каждого человека. Красками являются Семь Духов Божиих. Бог создал палитру Неба и нарисовал Землю. Бог предоставил человеку неограниченные творческие возможности, способность создавать вселенные.
Крылатые кольца — это «Престолы» — духовно-интеллектуальные силы (формы ангельской жизни), создающие этажи Мироздания. Все энергии — круговращаются, исходят от Бога Слова и в Бога Слова возвращаются.
Одно кольцо символизирует принцип круговращения духовных энергий.
Два кольца — Небо и Земля.
Четыре кольца — Благодать, Небо, Земля, Человек.
Пять колец — Благодать, Небо, Земля, Человек, Слава.
В непреображенном состояния Творение состоит их трех с половиной этажей, потому что оно отсечено от Бога: «И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни» (Быт. 3:24).
Что такое вера?
Почему для Бога самым ценным в человеке является вера: «Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лук. 18:08).
Вера — это особый формат сердца, духовная матрица, способная воспринимать Слово Божие. Человеческое сердце подобно жесткому диску компьютера. Пока диск не отформатирован, на него невозможно установить операционную систему. «Операционной системой» в нашем случае является Христос. Без божественного формата сердце подобно каменной почве. Оно не только не воспринимает зёрна Небесного Царства, но и противится им: «Жестоковыйные! люди с необрезанным сердцем и ушами! вы всегда противитесь Духу Святому, как отцы ваши, так и вы» (Деян. 7:51).
Язык веры
Как же «отформатировать» сердце под восприятие Бога? Сердце человека соткано из высших духовных сил, из энергий веры. Энергии веры не являются чем-то абстрактным. Они имеют конкретную структуру и действует в человеке по особой системе. Система энергий веры представлена на образе «Спас в силах». Энергии веры — это высшие ангельские силы: «Сердце есть херувимская сердцевина нашей души» (свящ. Павел Флоренский).
Т.к. сердце соткано из энергий веры, то и взаимодействие с сердцем производится посредством веры. Чтобы настроить сердце на мистическое восприятие Бога, необходимо «на его поверхности» поверить-прописать образ «Спас в силах». «Спас в силах» — это «DOS-система» души, по которой определяется весь строй мыслей и вся жизнь человека. Если в сердце нет данного базиса, то построить живую творческую духовную жизнь невозможно. Вера становится формальной, обрядовой, наигранной.
При форматировании компьютерного жесткого диска на его поверхность наносятся особые символы. Символы представляют собой программный код, т.е. язык. Посредством данного языка операционная система устанавливается на диск. Чтобы в сердце прописать образ «Спас в силах» (установить «операционную систему» Бога), нужно уметь понимать сакрально-символьный язык Православной Церкви. Данный язык основан на логической модели догмата о Пресвятой Троице, (на Боге Слове, Логосе).
Таким образом, вера — это сакрально-символьный базис сердца, основанный на Логике догмата о Пресвятой Троице. Вера — явление антропологическое. Если душа соткана из слов и мыслей, то сердце — из догмата о Пресвятой Троице. Поэтому одна из главных православных молитв, «Символ Веры», основана на догматических формулировках о Пресвятой Троице.
Сердце современного человека «перепрограммировано». В нем нет матрицы Пресвятой Троицы. Она заменена зеркальной матрицей антихриста. Она и создает этот перевернутый мир, в котором уже более ста лет находится человечество.

Дионисий Ареопагит. О БОЖЕСТВЕННЫХ ИМЕНАХ.

Глава первая Какова цель сочинения, и каково предание о божественных именах
Губы в сверкающий ум погрузив, начертанные Богом,
Ты превозносишь священных имен красоту,
и по смерти Живопремудрою речью поя богогласные гимны.
Сосвященнику Тимофею священник Дионисий
1. А теперь, о блаженный, после «Богословских очерков», перейдем к разъяснению, насколько это возможно, божественных имен. И да будет у нас правилом обнаруживать истинный смысл того, что говорится о Боге, «не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении движимой духом силы» ((ср. 1 Кор. 2:4)) богословов, каковое невыразимо и непостижимо соединяет нас с невыразимым и непостижимым гораздо лучше, чем это доступно нашей словесной и умственной силе и энергии.
Совершенно ведь не подобает сметь сказать или подумать что-либо о сверхсущественной и сокровенной божественности помимо того, что боговидно явлено нам священными Речениями. Ведь неведение ее превышающей слово, ум и сущность сверхсущественности должны посвящать ей те, кто устремляется к горнему — насколько сияние богоначальных Речений открывает себя, и кто ради высших осияний облекает свое стремление к божественному целомудрием и благочестием. Ибо, если необходимо хоть сколько-нибудь верить всемудрому и истиннейшему богословию, божественное открывает себя и бывает воспринимаемо в соответствии со способностью каждого из умов, причем богоначальнаяблагость в спасительной справедливости подобающим божеству образом отделяет безмерность как невместимую от измеримого.
Как для чувственного неуловимо и невидимо умственное, а для наделенного обликом и образом простое и не имеющее образа, и для сформированногов виде тел неощутимая и безвидная бесформенность бестелесного, так, согласно тому же слову истины, выше сущностей находится сверхсущественная неопределенность, и превышающее ум единство выше умов. И никакой мыслью превышающее мысль Единое непостижимо; и никаким словом превышающее слово Добро не выразимо; Единица, делающая единой всякую единицу; Сверхсущественная сущность; Ум непомыслимый; Слово неизрекаемое; Бессловесность, Непомыслимость и Безымянность, сущая иным, нежели все сущее, образом; Причина всеобщего бытия, Сама не сущая, ибо пребывающая за пределом всякой сущности, — как Она Сама по-настоящему и доступным для познания образом, пожалуй, может Себя открыть.
2. Итак, не подобает, как было сказано, сметь сказать что-либо или подумать об этой сверхсущественной и сокровенной божественности помимо того, что боговидно изъяснено нам священными Речениями. Ибо какое бы то ни было понимание и созерцание ее — как она сама подобающим Добру образом сообщила о себе в Речениях — недоступно для всего сущего, так как она сверхсущественно запредельна для всего. И ты найдешь, что много богословов воспели ее не только как невидимую и необъемлемую, но и как недоступную для исследования и изучения, потому что нет никаких признаков того, чтобы кто-то проник в ее сокровенную безграничность.
Однако же Добро не совершенно непричастно ничему из сущего, но, воздвигнув только в Себе Самом источник Своего сверхсущественного света, Оно приличествующим Добру образом проявляется осияниями, соразмерными каждому из сущих, и возвышает до возможного созерцания, приобщения и уподобления Ему священные умы, насколько позволительно, подобающим священному образом устремляющиеся к Нему, не дерзающие в самоуверенной расслабленности на высшее, чем следует, богоявление и не соскальзывающее немощно вниз, к худшему, но крепко стоящие и неуклонно устремляющиеся к сияющему им свету, со священным благочестием целомудренно и божественно окрыляемые соизмеримой любовью допущенных осияний.
3. Повинуясь этим богоначальным узам, управляющим всеми святыми порядками сверхнебесных сущностей, чти превышающую ум и сущность тайну Богоначалия священным не дерзающим на исследование умственным благочестием, неизреченное же — целомудренным молчанием, мы устремляемся навстречу лучам, сияющим нам в священных Речениях, их светом ведомые к богоначальным песнопениям, ими мирно просвещаемые, вдохновляемые на священные песнословия, на созерцание соразмерно нам даруемых ими богоначальных светов, на воспевание благодатного Начала всяческого священного светоявления так, как Оно Само выразило Себя в священных Речениях. Например, — что Оно Причина всего, Начало, Сущность и Жизнь; отпадающих от Него призвание и восстановление; соскользнувших к тому, что губит божественный образ, поновление и формирование заново; колеблющихся от какого-нибудь нечестивого потрясения священное утверждение; безопасность устоявших; руководство, помогающее восходящим взойти к Нему ввысь; просвещаемых осияние; посвящаемых священноначалие; обоживаемых Богоначалие; опрощаемых простота; объединяемых единство; сверхначальное сверхсущностное начало всякого начала; добрый податель сокровенного, насколько это возможно; и просто сказать, Жизнь живущегои Сущность существующего, всякой жизни и сущности Начало и Причина в силу Своей вводящей сущее в бытие и поддерживающей его там благости.
4. Этому мы научены божественными Речениями. И ты найдешь, что всякое, можно сказать, священное песнословие богословов, изъясняя и воспевая благодетельные выступления Богоначалия, приуготовляет божественные имена. Так, мы видим, что почти во всяком богословском сочинении Богоначалие священно воспевается или как Монада и Единица — по причине простоты и единства сверхестественной неделимости, коей как единящей силой мы соединяемы, и наши частые различия сверхмирно объединяемы, и мы собираемы и боговидную монаду и богоподобное единство; или как Троица — по причине триипостасного проявления сверхсущественной плодовитости, из которой происходит и согласно которой «именуется всякое отечество на небе и на земле» (Ефес. 3:15); или как Причина всего сущего, поскольку все было приведено в бытие благодаря Ее сотворяющей сущности благости; или как Премудрое и Прекрасное — как сохраняющее все сущее, не нарушая его собственной природы, и как исполненное всяческой божественной гармонией и священной красотой; в особенности же как Человеколюбивое, поскольку Оно поистине и полностью одной из Своих ипостасей приобщилось нашей природы, тем самым призвав к Себе и возвысив человеческую удаленность, из которой и был неизреченно составлен единый Иисус, и тем самым протяженность времени воспринял Вечный, и внутри нашей природы оказался сверхсущественно Превзошедший всякий порядок всякой природы, сохраняя пребывалище Своих свойств неизменным и неслиянным. И остальные, сколько их есть, божественно воздействующие светы изъяснительно даровало нам тайное предание наших боговдохновенных руководителей. В этом и мы были наставлены, насколько это возможно для нас теперь — посредством священных завес свойственного Речениям и священноначальным преданиям человеколюбия, окутывающего умственное чувственным, сверхсущественное существующим, обволакивающего формами и видами бесформенное и не имеющее вида, сверхъестественную же лишенную образа простоту разнообразными частными символами умножающего и изображающего. А тогда, когда мы станем нетленными и бессмертными и сподобимся блаженнейшего свойственного Христу покоя и «всегда, — согласно Речению, — с Господом будем» (1Фес. 4:17), тогда мы будем исполняться видимого богоявления в пречистых видениях, озаряющих нас светлейшим сиянием, как учеников во время того божественнейшего Преображения, бесстрастным и нематериальным умом причащаясь Его умственного светодаяния и превосходящего ум соединения, когда неведомым и блаженным образом — в божественнейшем подражании сверхнебесным умам — мы окажемся достижимы для пресветлых лучей, ибо, как говорит истина Речений, мы будем «равны ангелам» и «сынами Божиими, будучи сынами воскресения» (Лк. 20:36). Ныне же мы, насколько нам возможно, пользуемся, говоря о божественном, доступными нам символами, а от них по мере сил устремляемся опять же к простой и соединенной истине умственных созерцаний, и после всякого свойственного нам разумения боговидений, прекращаем умственную деятельность и достигаем, по мере возможности, сверхсущественного света, в котором все пределы всех разумов в высшей степени неизреченно предсуществуют, каковой свет ни помыслить, ни описать, ни каким-либо образом рассмотреть невозможно, поскольку он за пределами всего, сверхнепознаваем и сверхсущественно содержит в себе прежде осуществления границы всехосуществленных разумов и сил и всё вообще непостижимой для всего, пребывающей выше сверхнебесных умов, силой. Ведь если всякое познание связано с сущим и имеет в сущем предел, то находящееся за пределами сущности находится и за пределами всякого познания.
5. И если Оно превосходит всякое слово и всякое знание и пребывает превыше любого ума и сущности, все сущее объемля, объединяя, сочетая и охватывая заранее, Само же будучи для всего совершенно необъемлемо, не воспринимаемо ни чувством, ни воображением, ни суждением, ни именем, ни словом, ни касанием, ни познанием, как же мы можем написать сочинение «О божественных именах», когда сверхсущественное Божество оказывается неназываемым и пребывающим выше имен?
Но, как мы сказали в «Богословских очерках», о Едином, Непознаваемом, Сверхсущественном, Самом-по-себе-добре, какое Оно только может быть, — я имею в виду троичную, равную в божестве и в добре Единицу, — ни сказать, ни помыслить невозможно. Но и ангелоподобные соединения святых сил, каковые следует назвать либо явлениями, либо передачами сверхнепознаваемой и пресветлой Благости, ни речи, ни познанию не подлежат и бывают ведомы лишь ангелам, удостоенным того, что выше их ангельского знания.
С таковым соединяющиеся, подражая по возможности ангелам, боговидные умы — поскольку по прекращениивсяческой умственной деятельности происходит соединение обожаемых умов со сверхбожественным светом — воспевают это самым подходящим образом путем отрицаниявсего сущего, — до такой степени будучи поистине и сверхъестественно просвещены блаженнейшим соединением с тем, что является Причиной всего сущего, Само же — Ничем, как всему сверхсущественню запредельное.
Богоначальная сверхсущественность, каково бы ни было сверхбытие сверхблагости, не должна воспеваться никем, кто любит Истину, превышающую всякую истину, ни как слово или сила, ни как ум, или жизнь, или сущность, но — как всякому свойству, движению, жизни, воображению, мнению, имени, слову, мысли, размышлению, сущности, состоянию, пребыванию, единству, пределу, беспредельности, всему тому, что существует, превосходительно запредельная. Поскольку же, будучи бытием Благости, самим фактом своего бытия Она является причиной всего сущего, благоначальный промысел Богоначалия следует воспевать, исходя из всего причиненного Им, потому что в Нем — все и Его ради, и Он существует прежде всего, и все в Нем состоялось, и Его бытие есть причина появления и пребывания всего, и Его все желает: умные и разумные — разумно, низшие их — чувственно, а остальные либо в соответствии с движением живого, либо как вещества, соответствующим образом приспособленные к существованию.
6. Зная это, богословы и воспевают Его и как Безымянного, и как сообразного всякому имени. Он безымянен, говорят, потому что Богоначалие сказало в одном символическом богоявлении из разряда таинственных видений, упрекая спросившего «Каково имя Твое?» и как бы отводя его от всякого знания Божьего имени: «Почему ты спрашиваешь имя Мое? Оно чудесно» (Быт. 32:29). И не является ли поистине удивительным такое имя, которое «выше всякого имени» (Флп. 2:9), — неназываемое, пребывающее «превыше всякого имени, именуемого и в этом веке и в будущем» (ср. Ефес. 1:21)?
Многоименен же Он потому что при этом Его представляют говорящим: «Я есмь Сущий» (Исх. 3: 14), «Жизнь» (Ин. 14:6), «Свет» (Ин. 8:12), «Бог» (Быт. 28:13), «Истина» (Ин. 14:6), и в то же время те же самые богомудры воспевают Причину всего, заимствуя имена из всего причиненного Ею, как то: «Благой» (Мф. 19:17), «Прекрасный» (Пс. 26:4), «Мудрый», «Возлюбленный» (Ис. 5:1), «Бог богов» (Пс. 49:1), «Господь господ» (Пс. 135:3), «Святая Святых», «Вечный» (Втор. 33:27), «Сущий» (Исх. 3:14), и «Причина веков», «Податель Жизни», «Премудрость» (Притч. 9:1; 1Кор.1:30), «Ум» (1 Кор. 2:16), «Слово» (Ин. 1:1), «Сведущий», «Обладающий заранее всеми сокровищами всякого знания» ((ср. Кол. 2:3)), «Сила», «Властелин», «Царь царствующих», «Ветхий денми» (Дан. 7:9), «Нестареющий и Неизменный», «Спасение», «Справедливо» ((ср. Иер. 23:61Кор. 1:30), «Избавление» (1Кор. 1:30), "Избавление" (1Кор. 1:30), "Превосходящий всех величием" и сущий " В дыхании тонком". Говорят также, что она в умах, в душах, в телах, в небе и на Земле, вместе с тем Сама в Себе, в мире, вокруг ммира, над миром, над Сущим, Её называют солнцем, звездой, "огнем", "водой", "духом", росой, облаком, самоцветом, камнем, всем сущим и ничем из сущего.
7. Таким образом, ко всеобщей все превышающей Причине подходит и анонимность, и все имена сущего как к настоящей Царице всего, от Которой все зависит и Которой все принадлежит как Причине, как Началу, как Завершению. В соответствии с Речением, Она является «всем во всем», и Она по праву воспевается как Основа всего, все начинающая, доводящая до совершенства и сохраняющая, защита всего и очаг, к Себе все привлекающая и делающая это объединение, неудержимо и запредельно. Ибо Она — Причина не только связи, жизни, или совершенства, чтобы всего лишь от одного или другого из этих попечении называться Сверхименной благостью: все сущее Она заранее просто и неограниченно содержала в Себе все приводящими в исполнение благостями единого Своего Беспричинного промысла, и всеми существами но нраву и воспевается и называется.
8. Таким образом, богословы заимствуют имена для Нее не только от всеобщих или частных промыслов, или предметов предпопечения, но и из некоторых божественных видений, озаривших посвященных или пророков в священных храмах или в других местах. Превосходящую и всякое имя Благость они называют именами то одной, то другой причины и силы, придавая Ей то человеческие, то огненные, то янтарные формы и вид, воспевая Ее «очи» ((Пс.90:8, 11:4Иак.5:4), «волосы» (Дан. 7:9), «лицо» (Пс. 33:17), «руки» (Иов 10:8), «спину», «крылья» (Пс. 90:4), «плечи» (Пс. 90:4), «зад» (Втор. 33:23))Втор. 24:10)Откр. 14:14), престолами (Иез. 1:26), кубками, чашами (Пс. 74:9; Притч. 9:2—3) и другими полными таинственного смысла вещами, о которых мы скажем, по мере сил, в «Символическом богословии».
А теперь, собрав из Речений то, что имеет отношение к настоящему сочинению, и пользуясь сказанным, как неким правилом, взирая на него, перейдем к раскрытию умопостигаемых Божьих имен. И, как того требует иерархический устав, всякий раз, когда мы богословствуем, мы должны зрящей Бога мыслью созерцать в полном смысле слова являющие Бога видения и созерцание и священные уши подставлять разъяснениям священных Божьих имен, на святом святое, согласно божественному преданию, основывая, ограждая его от насмешек и глумления непосвященных, главное же, если только вообще найдутся такие люди, избавляя их тем самым от богоборства.
И тебе, о добрый Тимофей, надо оберегать себя от таких вещей, следуя священнейшему правилу не говорить и не показывать непосвященным ничего божественного. Мне же да даст Бог боголепно воспеть добродейственную многоименность неназываемой и неименуемой божественности и да не отнимет «слово Истины» от уст моих.

Глава вторая О соединенном и раздельном богословии, и что такое божественные соединение и разделение
1. Как цельное богоначальное бытие определяющая и изъявляющая, чем бы то ни являлось, воспета Речениями Сама-по-себе-благость. Ибо можно ли извлечь из священного богословия что-то иное, когда оно говорит, что этому научило само Богоначалие, сказав: «Что ты спрашиваешь Меня о благом? Никто не благ, кроме единого Бога» (ср. Мф. 19:17).
Как было изложено и разъяснено нами в другом месте, все приличествующие Богу имена всегда воспеваются Речениями как относящиеся не к какой-то части, но ко всей божественности во всей ее целостности, всеобщности и полноте, и все они нераздельно, абсолютно, безусловно и всецело применимы ко всей цельности всецельной и полной божественности. И если, как мы отмечали в «Богословских очерках», кто-то станет утверждать, что это сказано не обо всей божественности, тот безосновательно дерзнет хулить и делить сверхсоединенную Единицу.
Подобает, таким образом, говорить, что это относится ко всей божественности. Ведь Само благоприродное Слово сказало: «Я добр» (ср. Мф. 20:15; Ин. 10:11), а один из боговдохновенных пророков воспевает Дух как благой (Пс. 142:10). И опять же, если скажут, что слова «Я есмь Сущий» (Исх. 3:14) относятся не ко всей божественности, но лишь к одной ее части, то как же они воспримут слова: «Это говорит Сущий, который был и грядет, Вседержитель» (Откр. 1:8) и «Ты же пребываешь» (Пс.101:27), а также «Дух истины», «Сущий», «от Отца исходящий» (Ин. 15:26).
И если Жизненачалие не целостно, как они говорят, то может ли быть истинным священное слово, гласящее: «Как Отец воскрешает мертвых и оживляет, так и Сын оживляет кого хочет» (Ин. 5:21), и — что «Дух животворит» (Ин. 6:63). Поскольку же вся божественность господствует надо всем, я полагаю, невозможно сказать — касается ли то Богородящей божественности, или Сыновней, — сколько раз богословие говорит «Господь» об Отце и сколько раз о Сыне. Но Господом является также и Дух (ср. 2 Кор. 3:17).
Имена «Добро», «Мудрость» применяются ко всей божественности; равно и имена «Свет», «Боготворящий», «Причина» и все, что принадлежит всему Богоначалию, включается Речениями во всякое богоначальное славословие — и в сжатом виде, например: «Все от Бога» (1 Кор. 11:12), и пространным образом, например: «Все через Него и в Нем было создано» (ср. Ин. 1:3; Рим. 11:36), «Все в Нем составилось», «Пошлешь Духа Твоего, и созиждутся» (Пс. 103:30). И можно сказать одним словом, как сказало Само богоначальное Слово: «Я и Отец едины» (Ин. 10:30) и «Все, что имеет Отец, Мое» и «Все Мое Твое, и Твое Мое» (ср. Ин. 16:15).
И, опять же, принадлежащее Отцу и Ему он прилагает как общее достояние в равной степени также к богоначальному Духу, как то: божественные дела, святыня, источающая и неоскудевающая причина и раздаяние благолепных даров. И, я думаю, никто из тех, кто вскормлен неразвращенными мыслями божественных Речений, не станет спорить с тем, что, по богосовершенному Слову, все приличествующее божественности присуще Богоначалию во всей его полноте.
Итак, сказав здесь об этом вкратце и отчасти, а в другом месте достаточно с помощью Речений показав и установив, какое целостное богоименование предстоит нам разъяснить, будем применять его ко всей полноте божественности.
2. Если же кто-нибудь скажет, что тем самым мы привносим слияние в боголепное разделение, мы не сочтем такой довод достаточным, чтобы его самого убедить в своей истинности. А если найдется кто-то, вообще противящийся Речениям, тот окажется совершенно далек и от нашей философии, и если уж он не заботится о том, чтобы извлечь для себя из Речений богомудрие, то зачем нам стараться обучить его богословскому знанию? Если же он обращает взгляд на истину Речений, то и мы, пользуясь этим мерилом и светом для ее защиты, будем, по мере наших сил, неуклонно шествовать, говоря, что богословие одно передает соединенно, а другое раздельно, и ни соединенное разделять не позволительно, ни разделенное сливать, но те, кто ему следует, должны по мере сил устремляться к божественным сияниям. И оттуда восприняв божественные изъяснения как некое прекраснейшее мерило истины, постараемся беречь тамошнее сокровище в самих себе, не прибавляя к нему, не убавляя от него и не извращая его, сбережением Речений оберегаемые и их сбережением обретая силу их оберегать.
3. Итак, объединяющие наименования относятся ко всецелой Божественности, что мы с помощью Речений более полно показали в «Богословских очерках». Таковы: «Сверхдоброе», «Сверхбожественное», « существенное», «Сверхживое», «Сверхмудрое»; а также все выражения отрицания, предполагающие превосходство; и все понятия причинности, как то «Благое», «Красота», «Сущее», «Порождающее жизнь», «Мудрое»; и все другие наименования, которые Причина всего благого получает по своим благолепным дарам.
Признаки же раздельности — сверхсущественные имена и особенности Отца, Сына и Духа: они никак не могут быть переставлены или использованы как полностью общие. Отдельным является, кроме того, совершенное и непреложное бытие Иисуса в нашей природе, а также все сопряженные с этим сущностные тайны человеколюбия.
4. Однако же, мне представляется, подобает нам вернуться назад, чтобы лучше объяснить образ божественного единства и различия, дабы все наше рассуждение было понятно, не содержа ничего двусмысленного и неточного, раскрывая мысли по возможности четко, ясно и стройно.
Ибо, как мы говорили в другом месте, люди, посвященные в священные предания нашего богословия, божественным единством начинают сокровенные и неисходные сверхпребывания сверхнеизреченного и сверхнепознаваемого постоянства, разделениями же — благолепные выступления богоначалия вовне и его изъяснения. Следуя священным Речениям, они говорят, что и у упомянутого единства, а также у разделения есть какие-то свои собственные соединения и разделения.
Так, в божественном единстве, то есть сверхсущественности, единым и общим для изначальной Троицы является сверхсущественное существование, сверхбожественная божественность, сверхблагая благость, все превышающая, превосходящая какую бы то ни было особость тождественность, сверхъединоначальное единство, безмолвие, многогласие, неведение, всеведение, утверждение всего, отрицание всего, то, что превышает всякое утверждение и отрицание, присутствие и пребывание начальных ипостасей, если так можно сказать, друг в друге, полностью сверхобъединенное, но ни единой частью не слитное, подобно тому — если воспользоваться примером из чувственной и близкой нам сферы, — как свет каждого из светильников, находящихся в одной комнате, полностью проникает в свет других и остается особенным, сохраняя по отношению к другим свои отличия: он объединяется с ним, отличаясь, и отличается, объединяясь. И когда в комнате много светильников, мы видим, что свет их всех сливается в одно нерасчленимое свечение, и я думаю, никто не в силах в пронизанном общим светом воздухе отличить свет одного из светильников от света другого и увидеть один из них, не видя другого, поскольку все они неслиянно растворены друг в друге.
Если же кто-нибудь вынесет какой-то один из светильников из дома, выйдет наружу и весь его свет, ни один из других светов с собой не увлекая и другим своего не оставляя. А ведь имело место, как я сказал, полнейшее соединение каждого из них с каждым другим, без какого-либо смешения и слияния каких бы то ни было составляющих их частей, причем свет был источаем нематериальным огнем в по-настоящему материальном теле, воздухе.
Поэтому мы говорим, что сверхсущественное единство превосходит не только единство в телесной среде, но даже единство душ и самих умов, которыми неслиянно и сверхмирно обладают при полном проникновении друг в друга боговидные сверхнебесные светы, благодаря участию, по мере их сил, во все превосходящем единстве.
5. Помимо того, что в самом единстве каждая из начальных ипостасей сохраняет, как я уже сказал, свое собственное бытие, не смешиваясь и не сливаясь с другими, сверхсущественные богословия говорят и еще об одном различии: не может быть повернуто наоборот все относящееся к сверхсущественному богорождению: единственным Источником сверхсущественной божественности является Отец, Сын же не есть Отец, и Отец не есть Сын; и гимны свято сохраняют особые хвалы для каждой из богоначальных ипостасей.
Вот признаки единения и деления, соответствующие невыразимым единству и раздельности.
Если благолепный выход во-вне самой божественной сверхъединой Благости по причине Ее увеличения и переполнения — признак божественной делимости, то признаками единства являются: происходящее по божественном разделении безудержное наделение благами, созидание новых существ, их животворение, наделение их разумом и другие дары все причиняющей Благости, в соответствии с чем — по причастиям и причаствующим — и воспевается непричастно Причаствуемая.
И это присуще всей вообще, объединенной и единой Божественности — то, что Она каждым из причащающихся причаствуется вся, и никто не причащается лишь какой-то Ее части. Подобно этому, все находящиеся в окружности радиусы причастны ее центру, и оттиски печати имеют много общего с ее оригиналом: оригинал присутствует в каждом из отпечатков весь, и ни в одном из них — лишь какой-то своей частью. Непричастность же всепричинной Божественности превосходит и это, поскольку ни прикоснуться к Ней невозможно, ни других каких-либо средств для соединяющего с Ней приобщения причаствующих не существует.
6. И если кто-нибудь скажет, что печать не во всех отпечатках видна целиком и одинаково, то этому не печать причина (поскольку она одна и та же во всех случаях): различие особенностей воспринимающего материала создает дефекты в оттисках одной и той же целой печати. Так, если материал окажется мягким, пластичным, гладким и восприимчивым, а не невосприимчивым и жестким, не рыхлым, не мятым, получится чистый, ясный и прочный оттиск. Если же какого-то из перечисленных свойств не достанет, это окажется причиной дефекта, неясности и негодности отпечатка и многого другого, что происходит при неудачном соприкосновении.
От общего благолепного действия Божия в нашей природе отдельны полное и истинное восприятие от нас нашей сущности, совершенное ради нас сверхсущественным Словом, и Его деяния и страдание, — лучшие, превосходные дела Его человеческого богодействия. Ведь Отец и Дух нисколько не соучаствовали в этом со Словом, если только кто-нибудь не скажет, что лишь благодаря благолепному и человеколюбивому единству воли и общему высшему невыразимому богодействию совершил все это для нас Тот, Кто пребывает как Бог и Божье Слово неизменным. Подобно этому и мы стараемся, говоря, и соединить божественное, и разделять, поскольку само божественное и едино и разделяется.
7. Те боголепные причины видов единства и разделения, которые мы нашли в Речениях, мы по возможности изложили в «Богословских очерках», рассказав о каждой из них: одни из них раскрыв истинным словом и объяснив, обратив священный и незамутненный ум к светлым видениям Речений, а к другим, как к тайным — в соответствии с превышающим возможности умственного постижения божественным преданием — приобщившись.
Ведь все божественное, явленное нам, познается только путем сопричастности , А каково оно в своем начале и основании, — это выше ума, выше всякой сущности и познания. Так что, когда мы называем Богом, Жизнью, Сущностью, Светом или Словом сверхсущественную Сокровенность, мы имеем в виду не что другое как исходящие из Нее в нашу среду силы, боготворящие, создающие сущности, производящие жизнь и дарующие премудрость. Мы же приходим к Ней, лишь оставив всякую умственную деятельность, не зная никакого обожения, ни жизни, ни сущности, которые точно соответствовали бы запредельной все превосходящей Причине.
Также и то, что источником божественности является Отец, а Сын и Дух — произведения богородящей божественности, если так можно выразиться, побеги богорастения, своего рода цветы, или сверхсущественные светы, мы восприняли из священных Речений. А каким образом это так, невозможно ни сказать, ни помыслить.
8. Вся сила нашей умственной деятельности дает нам способность понимать лишь то, что всякое представление о божественном Отечестве и Сыновстве дарованы и нам, и сверхнебесным силам запредельными всему Отценачалием и Сыноначалием, благодаря Которым боговидные умы становятся и называются богами, сыновьями Божьими, и отцами богов — речь идет, конечно, об отцовстве и сыновстве в духовном смысле, то есть о явлении бестелесном, нематериальном, умозрительном, богоначальный же Дух пребывает выше всякой умственной невещественности и обожения, и Отец и Сын в высшей степени запредельны всякому божественному Отечеству и Сыновству.
Нет ведь точного подобия между следствиями и причинами: следствия воспринимают образы причин, сами же причины для следствий запредельны и существуют выше их, согласно самому своему изначальному смыслу. Если воспользоваться примером из нашей жизни, то наслаждения и печали считаются причинами того, что человек наслаждается и печалится, сами же они не наслаждаются и не печалятся. И о греющем и жгущем огне не говорят, что он сам обжигается или греется. И если кто-то скажет, что саможизнь живет, или что самосвет освещается, тот скажет, по моему мнению, неправильно, если только не скажет это в каком-то ином отношении, ибо то, чем характеризуются следствия, заранее в избытке заключено в причинах как свойственное их существу.
9. Иисусово же богоздание в нашем облике ярче всякого богословия, оно невыразимо никакими словами, недоступно никакому уму, в том числе самому первому из самых старших ангелов. Мы таинственным образом знаем, что Он восуществился как человек, но не ведаем того, как воплотился Он — вопреки природе, по иному закону — от девственных кровей, и как имеющими телесную массу и материальный вес сухими ногами ходил Он по неустойчивой водной стихии, а также прочего, что касается сверхприродной физиологии Иисуса.
В другом месте нами сказано об этом достаточно, и наш истинный наставник в своих «Основах богословия» превосходно воспел это же, — либо почерпнутое им у священных богословов, либо полученное в результате вдумчивого исследования Речений после долгого кропотливого их изучения, или же открытое ему неким божественнейшим вдохновением, когда он не только узнавал, но и переживал божественное, и от испытываемой к нему, если так можно выразиться, симпатии достиг совершенства в ненаучимом и таинственном единстве его и вере. И чтобы очень коротко представить многие и блаженные видения его державной мысли, приведу то, что он говорит об Иисусе в составленных им «Основах богословия». ИЗ «ОСНОВ БОГОСЛОВИЯ» СВЯТЕЙШЕГО ИЕРОФЕЯ
10. Являющаяся причиной всего и исполняющая все божественность Сына, сохраняющая части в согласии с целым, сама ни частью, ни целым не являясь, и являясь и целым и частью, все в себе, и часть, и целое, содержащая, превосходящая и всему предшествующая, она совершенна среди несовершенного как началосовершительница, но и несовершенна среди совершенного как сверхсовершенная и предсовершенная; вид, творящий виды в том, что не имеет вида, как видоначало; безвидная среди видов как превосходящая вид; сущность, во все сущности, не касаясь их, проникающая и сверхсущественная, для всякой сущности запредельная; все начала и чины разделяющаяи выше всякого начала и чина пребывающая; она — меравсего сущего, она вечность, и она выше вечности и до вечности; она восполнение недостаточного и переполнение исполненного; она неизреченна, безмолвна, превышает ум, превышает жизнь, превышает сущность. Ей сверхъестественно свойственно сверхъестественное, сверхсущественно — сверхсущественное.
Поскольку же Пребожественный по человеколюбию снизошел до природы и поистине восуществился и стал человеком (да будет милостиво к нам Воспеваемое, превосходящее ум и слово), обладает, пребывая в том, сверхъестественным и сверхсущественным, нисколько не пострадав от неизменного и неслиянного причастия к нам в преисполнении Своего невыразимого опоражнивания, Он был новейшим всего нового; среди того, что для нас естественно, сверхъестественным; среди принадлежащих существу сверхсущественным, все наше от нас выше нас имея в изобилии.
11. Так что этого достаточно. Вернемся к цели нашего сочинения, раскрывая, по мере наших сил, общие и соединенные имена божественного разделения.
И чтобы ясно по порядку сразу все разграничить, скажем, что божественное разделение представляет собой, как мы уже говорили, благолепные выходы Богоначалия вовне. Даруемое всему сущему и сверхизливающее причастность всех благ, Оно соединенно разделяется, умножается единично и увеличивается многократно, от единства не отлучаясь. Поскольку Бог есть Сущий сверхсущественно, дарует сущему бытие и производит все сущности, говорят, что это Единое Сущее многократно увеличивается благодаря появлению из Него многого сущего, причем Оно нисколько не умаляется и остается единым во множестве; соединенным, выступая во-вне; и, разделяясь, — полным, по той причине, что Он сверхсущественно пребывает запредельным по отношению и ко всему сущему, и к объединяющему все исхождению во-вне, и к неиссякающему излиянию Его неуменьшающихся преподаний. Но будучи един и сообщая единство и всякой части, и целому, и единому, и множеству, Он существенно существует в равной степени как Единое, не представляющее Собой ни часть множества, ни многочастное целое. И при том Он не есть единое, к единому непричастен и единого не имеет. Далеко от этого Единое, превышающее единое; Единое для всего сущего; неделимое множество; ненаполняемое переполнение, всякое единое, множество приводящее, совершенствующее и содержащее.
Опять же, оттого, что — благодаря происходящему из Него обожению и восприятию, по мере сил каждого, Божия образа — появляется множество богов, представляется и говорят, что имеет место разделение и многократное умножение единого Бога, но Он от этого ничуть не менее Начало-Бог и Сверх-Бог, сверхсущественно единый Бог, неделимый среди делимого, единый Сам с Собой, со множеством не смешивающийся и неумножаемый.
Это сверхъестественно уразумев, общий наш и наставника руководитель к божественному светоподанию, великий в божественном, «свет мира», вдохновенно говорит в своих божественных писаниях следующее: «Ибо, хотя и есть так называемые боги, или на небе, или на земле, так как есть много богов и господ много; но у нас один Бог Отец, из Которого все, и мы для Него, и один Господь Иисус Христос, Которым все, и мы Им» (1Кор. 8:5—6). Ибо единства господствуют над божественными разделениями и преобладают, и объединенное не страдает при неотрывном от Единого объединяющем разделении.
Эти общие и соединенные разделения или благолепные исхождения во-вне всецелой божественности мы постараемся по мере сил воспеть, руководствуясь божественными именами, которые являют ее в Речениях, — прежде, как уже сказано, отдав себе отчет в том, что все благотворящие божественные имена, применяемые к богоначальным ипостасям, следует воспринимать как относящиеся ко всей богоначальной целостности без изъятий.

Глава третья В чем заключается сила молитвы, о блаженном Иерофее, о благоговении и о богословском сочинении
1. Сначала рассмотрим, пожалуй, всесовершенное изъяснительное благонаименование всех Божиих исхождений, призвав благоначальную и сверхблагую Троицу, проясняющую все Свои в высшей степени благие промыслы. Ибо первым делом к Ней как к Благоначалию подобает нам молитвами возводить себя, и по мере приближения к Ней просвещаться всеблагими дарованиями, окружающими Ее. Она присутствует ведь во всем, но не все присутствует в Ней. И когда мы призываем Ее всечистыми молитвами, незамутненным умом, приверженностью к божественному соединению, тогда и мы в Ней присутствуем. Ибо Она пребывает не в каком-либо месте, чтобы в чем-то отсутствовать или переходить от одних вещей к другим. Но и сказать, что Она пребывает во всем сущем, недостаточно, чтобы выразить Ее все превышающую и все объемлющую беспредельность.
Устремим же себя молитвами, чтобы взойти в высочайшую высь к божественным и благим лучам, как бы постоянно перехватывая руками ярко светящуюся, свисающую с неба и достигающую досюда цепь и думая, что мы притягиваем к себе ее, на деле же не ее, пребывающую и вверху и внизу, стягивая вниз, но поднимая к высочайшим сияниям многосветлых лучей себя. Или как бы находясь в корабле, схватившись за канаты, прикрепленные к некой скале и протянутые нам, чтобы мы причалили, мы бы притягивали к себе не скалу, а на деле самих себя и корабль — к скале. Как и напротив, если бы кто-то, находящийся в корабле, оттолкнул лежащий на берегу камень, он ничего не причинил бы неподвижному камню, но себя самого удалил бы от него, и чем сильнее толкнул бы его, тем сильнее оттолкнул бы от него себя. Почему и подобает всякое дело, а особенно богословие, начинать молитвой, — не для того, чтобы вездесущую и нигде не сущую Силу привлечь к себе, но чтобы Ей вручить и с Ней соединить самих себя.
2. Вероятно, и то заслуживает оправдания, что, хотя наш славный учитель Иерофей составил замечательные «Первоосновы богословия», мы, считая, что их недостаточно, написали другие богословские сочинения, в том числе и это. Если бы он посчитал достойным рассмотреть по порядку все богословские вопросы и раскрыл, давая небольшие пояснения, все основы богословия, мы не дошли бы до такого безумия или невежественности, чтобы стараться либо еще более наглядно, чем он, и еще более божественно трактовать богословские темы, либо второй раз впустую говорить то же самое, суесловя, а кроме того, обижая учителя и друга, следом за божественным Павлом научившего нас своими словами основам богословия, присваивая себе его знаменитейшую теорию и объяснение. Но поскольку этот руководитель старчески изложил нам воистину божественное в общих пределах, в едином объем-ля многое, как бы повелевая нам и нашим учителям новообращенных душ раскрыть и разделить нашей умеренной речью краткие, обобщенные и емкие слова, заключающие умнейшую силу этого мужа, и ты сам многократно к этому нас побуждал, а затем и эту книгу прислал нам как превосходную, потому и мы считаем его учителем совершенных старческих мыслей, а то, что он, превзойдя многих, написал речениями, следующими сразу после тех, которые были возвещены Богом, и мы людям нашего времени по мере наших сил божественное передадим. Ведь если «твердая пища — пища совершенных», то какого же требует совершенства угощать ею других?
Правильно и то сказанное нами, что самоочевидное созерцание умственных речений и их обобщенное изложение требуют старческой силы, а понимание и изучение смысла употребленных для этого слов — дело менее освященных и священных.
Однако было соблюдено нами весьма прилежно также — никогда не касаться того, что было до полной ясности разобрано самим божественным наставником, — чтобы не повторять его, разъясняя разъясненные им Речения.
После того, как самими боговдохновенными нашими святителями (когда и мы, как ты знаешь, и ты сам, и многие из наших священных братьев сошлись для созерцания живоначального и богоприимного тела, и там же были брат Божий Иаков и Петр, главный и старейший вождь богословов, и затем после созерцания все святители решили воспеть, как кто может, бесконечно сильную благость богоначальной немощи, он, как ты знаешь, победил среди богословов всех посвященных в таинства веры, придя в полное исступление, совершенно выйдя из себя, переживая приобщение к воспеваемому) на основании всего того, что было услышано, увидено, узнано и не узнано, он был оценен как боговдохновенный и божественный гимнослов, что я могу сказать тебе о богословски воспетом там? Ведь если моя память мне не изменяет, я многократно знакомился, слыша от тебя, с некоторыми частями этих вдохновенных песнопений. Такова твоя ревность выискивать божественное не мимоходом.
3. Но давай оставим упомянутое тайное как для толпы неизреченное, тебе же известное. А когда ему надо было общаться с толпой непосвященных и кого только возможно привести к нашему священному знанию, насколько превосходил он многих священных учителей и затрачиваемым временем, и чистотой ума, и точностью доказательств, и прочим священнословием, так что мы никогда не решались смотреть прямо на столь великое солнце. Ибо мы настолько были сосредоточены чувствами и умом на самих себе, что ни разумения смысла божественного не могли вместить, ни сказанного о богопознании ни выговорить, ни произнести. Далеко уступая ему, мы испытываем недостаток в знании богословской истины божественных мужей, ибо избыток благочестия привел нас именно к полной невозможности слушать и говорить что-либо о божественном любомудрии помимо того что мы восприняли умом; так что не подобает пренебрегать воспринятым нами знанием божественного. И в этом нас убедили не только природные стремления ума, всегда вожделенно добивающиеся возможного созерцания сверхъестественного, но и сам наилучший распорядок божественных законов, отвращающий нас от исследования того, что выше нас, как незаслуженного и как недосягаемого, а все, что нам позволительно и даровано, повелевающий старательно разузнать и благовидно передать другим.
Этому подчиняясь, не отказываясь и не уклоняясь от допустимого исследования божественного, а также не терпя, чтобы остались без помощи те, кто не имеет сил для лучших из наших созерцаний, мы сочли своим долгом писать, ничего нового привносить не осмеливаясь, но более подробными и отдельными исследованиями каждого вопроса разбирая и проясняя обобщенно сказанное истинным Иерофеем (букв. «Святобогом» или «Священником Божиим»).

Дионисий Ареопагит. О БОЖЕСТВЕННЫХ ИМЕНАХ.

Глава четвертая. Об именах «Добро», «Свет», «Красота», «Любовь», «Экстаз», «Рвение», о том, что зла не существует, что оно не от Сущего и не в числе сущих
1. Ну, хорошо, перейдем теперь в нашей речи уже к тому самому благоименованию, которое богословы решительным образом выделяют из всех других, применяемых к сверхбожественной божественности, называя Благостью, как мне кажется, само Богоначальное бытие, имея при этом в виду, что для Добра существовать — как для Добра по существу — означает распространять благость во все сущее. Ибо как солнце в нашем мире, не рассуждая, не выбирая, но просто существуя, освещает все, что по своим свойствам способно воспринимать его свет, так и превосходящее солнце Добро, своего рода запредельный, пребывающий выше своего неясного отпечатка архетип, в силу лишь собственного существования сообщает соразмерно всему сущему лучи всецелой Благости.
Благодаря им возникли все умопостигаемые и разумеющие сущности, силы и энергии; благодаря им они существуют и имеют неиссякающую и неумаляемую жизнь, свободные от всякого тления, смерти материи и рождения, пребывающие выше непостоянства, текучести и так или иначе происходящего изменения. Поскольку они бестелесны и невещественны, они воспринимаются разумом, а поскольку они суть разумы, они сверхмирно разумеют и подобающим образом просвещают логосы сущего и далее к родственному свое переправляют. И обитель они имеют от Благости, и пребывалище их оттуда же, и связь, и охрана, и средоточие благ; Ее желая, они имеют и бытие и счастье; по возможности Ей уподобляясь, они благовидны и, общаясь с теми, кто ниже их, они, как учит божественный закон, распространяют на тех получаемые от Добра дары.
2. Оттуда — их надмирные чины; их единство друг с другом; вмещение их друг в друга; неслиянные разделения; их силы, возводящие к высшим тех, кто ниже их; заботы старейших о следующих за ними; охрана каждой из них своей собственной силы и постоянное сообращение их вокруг самих себя; их тождественность и крайность в стремлении к Добру; и прочее, о чем сказано нами в книге «Об ангельских свойствах и чинах».
А также — то, что относится к небесной иерархии: подобающие ангелам очищения, сверхмирные световожде-ния и исполнения всего ангельского совершенства происходят от всепричинной и источающей все Благости, от Которой и дарованы им и благовидность, и возможность проявлять в себе скрытую благость, и быть ангелами как возвестителями божественного молчания и как бы сияющими светами, изъяснительно исходящими от Пребывающего в заповедном святилище.
А под этими священными и святыми умами благодаря сверхблагой Благости существуют также души со свойственным им добром, как то: способность быть разумными, иметь само бытие в виде нетленной сущностной жизни, а притом и возможность, устремляясь к жизни ангелов, с их, как добрых наставников, помощью быть возводимыми к Благому Началу всех благ, и соответственно своему достоинству делаться причастниками изливающихся оттуда осияний, и по мере сил причащаться благовидным дарованиям; и прочее, что перечислено нами в книге «О душе».
А также — если только нужно о них говорить — те, что относятся к душам бессловесным, или животным: и рассекающие воздух, и ходящие по земле, и закапывающиеся в землю, и чей удел жить в воде или амфибиями, и живущие сокрытыми и погребенными под землей, и проще сказать — все, кто имеет чувственную душу или жизнь, — и они все одушевлены и оживлены благодаря Добру. От Добра и растения все имеют жизнь, связанную с питанием и движением. И все то, что бездушно и безжизненно, представляет собой сущность благодаря Добру и благодаря Ему удостоилось свойства быть сущностью.
3. Если же Добро существует выше всего сущего, как это и есть на самом деле, то Оно и безвидному придает вид. И в Нем одном бессущностность есть чрезмерность сущности, безжизненность — превысочайшая жизнь, безумие — превысочайшая премудрость и — все прочее, что в Добре связано с избыточествующим приданием вида безвидному. И, если так позволительно сказать, к Добру, превышающему все сущее, стремится и само не сущее, добиваясь и само каким-то образом быть в поистине — по отъятии всего — сверхсущественном Добре.
4. Но вот что от нас, между прочим, ускользнув, убежало, — что Добро — Причина и небесных начал и пределов, и этого нсвозрастающего, неубывающего и всецело неизменного плавного течения, и бесшумных, если так можно сказать, движений все превосходящего величием небесного шествия и звездных чинов, и благолепий, и светов, и водружений и многообразного сквозного прохождения некоторых подвижных звезд; периодического обращения из одних и тех же мест в те же самые двух светил, называемых в Речениях великими, в соответствии с которыми ограничиваемые наши дни, и ночи, и отмеряемые месяцы, и годы размежевывают, исчисляют, определяют и связывают круговое движение времени и в нем пребывающих.
А что можно сказать о солнечном свечении самом по себе? Это ведь свет, исходящий от Добра, и образ Благости. Потому и воспевается Добро именами света, что Оно проявляется в нем, как оригинал в образе. Ведь подобно тому, как Благость запредельной для всего божественности доходит от высочайших и старейших существ до нижайших и притом остается превыше всего, так что ни высшим не достичь Ее превосходства, ни низшим не выйти из сферы достижимого Ею, а также просвещает всё, имеющее силы, и созидает, и оживляет, и удерживает, и совершенствует, и пребывает и мерой сущего, и веком, и числом, и порядком, и совокупностью, и причиной, и целью, — точно так же и проявляющий божественную благость образ, это великое всеосвещающее вечносветлое солнце, ничтожный отзвук Добра, и просвещает все способное быть ему причастным, и имеет избыточный свет, распространяя по всему видимому космосу во все стороны сияние своих лучей. И если что-нибудь ему непричастно, то это не от слабости или ограниченности распространяемого им света, но от неспособности принять свет тех, кто не стремится быть его причастником. Несомненно, многих таковых минуя, лучи освещают находящихся позади них, и нет ничего из видимого, чего бы оно — при чрезмерном количестве своего сияния — не достигало.
Оно содействует также и рождению чувственных тел, подвигает их к жизни, питает их, растит, совершенствует, очищает и обновляет. И свет есть мера и число часов, дней и всего нашего времени. Ведь именно этим светом, хотя тогда еще бесформенным, по словам божественного Моисея, разграничивалась первая триада наших дней (см. Быт. 1:3—13). Подобным образом и Благость все к Себе привлекает как Начало собирания всех рассеянных, как начальная и объединяющая Божественность, к Которой все стремятся как к Началу, Связи и Завершению.
И, как говорят Речения, именно из Добра все возникло и существует, будучи мы ведено из совершенной Причины, и именно в Нем все создалось и было хранимо и содержимо как бы во всеобъемлющей глубине, и в Него все возвращается как в свой дли каждого предел; куда все стремится: умственное и словесное — сознательно, чувственное — чувственно, непричастное же чувствам — врожденным инстинктом сохранения жизни, а неживое и лишь существующее — только необходимостью причаствовать к единому осуществленному.
Согласно тому же смыслу ясного образа, свет собирает и обращает к себе все зрящее, движущееся, освещаемое, согреваемое, все, что содержится под его сиянием. Потому оно и солнце, что все совокупляет и собирает рассеянное. И все чувственное в нем нуждается, стремясь или видеть, или двигаться, или быть освещаемым и согреваемым, и вообще пребывать в свете.
Я, однако же, не следую мнению древности, что солнце это бог и создатель всей этой твари, которому принадлежит управление видимым миром, но говорю, что «невидимое» Божие «от создания мира через рассматривание творений видимо, вечная Его сила и божественность» (ср. Рим. 1:20).
5. Но об этом сказано в «Символическом богословии». Ныне же нам надо воспеть и назвать умозрительные светоименования Добра, потому что Добрый называется умственным Светом, — ибо всякий сверхнебесный ум преисполнен умственного Света, и в то же время Он отгоняет от всех, в чьи души проникает, всякое неведение и обман, и всем им передает священный свет, и очищает их умственные очи от окружающей их мглы неведения, оживляет и отверзает их, многой тяжестью тьмы смеженные, и дает им видеть сначала неяркие лучи, а вкусившим света и стремящимся к большему потом показывает Себя больше и начинает сиять им с избытком «за то, что возлюбили много» (ср. Лк. 7:47), и постоянно возвышает их к Себе соответственно их способности взирать наверх.
6. Итак, умственным Светом называется превосходящее всякий свет Добро как источающее свет сияние и воскипающее светоизлияние; все надмирные, около мира и в мире пребывающие умы от своей полноты просвещающее; все их мыслительные силы обновляющее; всех, собою охватывая, объемлющее; все своим превосходством превосходящее; как изначальный свет и сверх-свет в себе сосредоточившее, сверхимеющее и предымеющее господство решительно над всякой светящей силой; все умственное и разумное собирающее и сочетающее. Ибо так же, как неведение есть нечто разделяющее заблуждающихся, явление умственного света есть нечто собирающее освещаемых, объединяющее, совершенствующее и обращающее их к Воистину Сущему, отвращая от многих мнений, и различные точки зрения, или, точнее сказать, представления, собирая к единому истинному, чистому, едино-видному знанию, наполняя единым соединяющим Светом.
7. Это Добро воспевается священными богословами и как Прекрасное, и как Красота, и как Любовь, и как Возлюбленное, и другими, какие только есть, благолепными применяемыми к Богу наименованиями сообщающей красоту благодатной зрелости.
Прекрасное и Красота не должны различаться в Их все воедино собирающей Причине. Ибо разделяя Их применительно ко всему сущему на причастие и причаствующее, прекрасным мы называем то, что причастно Красоте, а красотой — причастие к делающей красивым Причине всяческой красоты. Сверхсущественное же Прекрасное называется Красотой потому, что от Него сообщается собственное для каждого очарование всему сущему; и потому, что Оно — Причина благоустроения и изящества всего и наподобие света излучает всем Свои делающие красивыми преподания источаемого сияния; и потому что Оно всех к Себе привлекает, отчего и называется красотой;и потому что Оно все во всем сводит в тождество. Прекрасно же Оно как всепрекрасное и как сверхпрекрасное и вечно сущее одним и тем же образом и постоянно прекрасное; «не возникающее и не исчезающее; не возрастающее, не убывающее; не в чем-то одном прекрасное, а в чем-то другом безобразное; ни в одно время такое, а в другое время другое; ни по отношению к одному прекрасное, а по отношению к другому безобразное; ни здесь одно, а там другое; ни кому-то прекрасное, а кому-то не-прекрасное» (Платон, Пир 211 см.), но как Само по Себе с Самим Собой единовидное, вечно пребывающее прекрасным; и как преизбыточно и заранее в Себе имеющее источаемое Им очарование всего прекрасного. Ведь в простой сверхъестественной природе всяческой красоты всякое очарование и все прекрасное единовидно предсуществует как в причине. Из этого Прекрасного всему сущему дано быть прекрасным в соответствии с собственным логосом; и благодаря Прекрасному происходит сочетание, любовь и общение всех; и все объединяется Прекрасным; и Прекрасное есть Начало всего как творческая Причина, все в целом и движущая, и соединяющая любовью к собственному очарованию; Оно и Предел всего, и Возлюбленное — как доводящая до совершенства Причина, ибо ради Прекрасного все появляется; и Образец, ибо в согласии с Ним все разграничивается. Потому и тождественно Добру Прекрасное, что по всякому поводу все стремится к Прекрасному и Добру, и пет ничего такого в сущем, что не было бы причастно Прекрасному и Добру.
Слово осмелится даже сказать, что и не сущее причастно Прекрасному и Добру, ибо и оно — Прекрасное и Добро тогда, когда сверхсущественно — по отъятии всего — воспевается в Боге. Это единое Добро и Прекрасное единственно представляет собой Причину всего множества прекрасного и доброго. Из Него — все сущностные существования сущего, соединения и разделения, тождества и различия, подобия и неподобия, общности противоположностей, несмешиваемость объединенного, промысел высших, взаимосвязь равных, обращения низших, свои у всех защищающие их неподвижные обители и пребывалища, и также всех со всеми — с каждым особое — сообщение, приноровление и несмущаемое содружество; и согласованность целого; растворенность в целом; и неразрешимый союз сущего; неиссякаемое преемство возникающего; все состояния покоя и движения, свойственные умам, душам, телам. Ибо покоем всех и движением является то, всякий покой и всякое движение превышающее, что внедряет каждого в его собственный логос и движет сообразно собственному движению.
8. Говорят, что божественные умы движутся по окружности, когда их объединяют безначальные и бесконечные осияния Прекрасного и Добра; по прямой — когда выходят во-вне для промысла о меньших, чтобы правильно все совершить; и по спирали — когда, промышляя о меньших, продолжают неотрывно пребывать в том же положении относительно Причины тождества, Прекрасного и Добра, непрестанно двигаясь вокруг Нее по окружности.
9. Душе же свойственно, во-первых, круговое движение: ей дарована способность входить в себя извне и единовидно сообращать свои умственные силы как бы по некоему кругу, что придает ей устойчивость, отвращает от множества того, что вне ее, и сначала сосредоточивает в себе, а потом, по мере того, как она становится единовидной, объединяет с единственно объединенными силами и таким образом приводит к Прекрасному и Добру, Которое превыше всего сущего, едино, тождественно, безначально и бесконечно.
По спирали же душа движется, когда соответствующим ей образом се озаряют божественные знания — не умственно и объединяюще, но словесно и изъяснительно, как бы смешанными и переходными энергиями.
А по прямой — когда, не входя в себя и не будучи движима объединяющей разумностью (то есть, как я сказал, по кругу), она выходит во-вне к тому, что вокруг нее, и затем извне, как бы от множества некиих разнообразных символов, возводится к простому и цельному созерцанию.
10. Причиной же, связью и целью таковых движений, и трех видов где бы то ни было происходящего чувственного движения, а еще гораздо раньше — обителей, состояний покоя и оснований каждого из них является Прекрасное и Добро, превышающее всякий покой и движение. Поэтому всякое состояние покоя и движения — из Него, в Нем, в Него и ради Него. Ибо из Него и благодаря Ему происходят и сущность, и всяческая жизнь и ума и душ; и ничтожность, равность и величие во всякой природе; все меры, соответствия сущего и гармонии; слияния, целостности и части; всякое единство и множество; соединения частей, единства всякого множества; совершенства целостностей; качество и количество; величина и необъятность; соединения и разделения; всякая беспредельность и всякий предел; все границы, порядки, чрезмерности, элементы, виды, всякая сущность, всякая сила, всякая энергия, всякое свойство, всякое чувство, всякое слово, всякое помышление, всякое прикосновение, всякое знание, всякое единство. И просто говоря, все сущее, возникая из Прекрасного и Добра, пребывая в Прекрасном и Добре, возвращается в Прекрасное и Добро.
И все, что существует и появляется, существует и появляется благодаря Прекрасному и Добру. Все взирает на Него, Им движется и содержится. И ради Него, через Него и в Нем существуют всякое начало, являющееся образцом, совершающее, создающее, видовое, элементное, и вообще всякое начало, всякая связь, всякий предел. Скажу, обобщая: все сущее — из Прекрасного и Добра, и все несущее — сверхсущественно в Прекрасном и Добре; и существует начало и предел всего — Сверхначальное и Сверхпредельное; ибо «из Него и благодаря Ему, в Нем, и в Него все» (ср. Рим. 11: 36), как говорит Священное слово.
Для всех ведь Прекрасное и Добро желанно, вожделенно и возлюбленно; благодаря Нему и ради Него худшие страстно любят лучших, равные отзывчиво — равных им по чину, и лучшие промыслительно — худших, и каждый из них основополагающим образом — себя; и все, желая Прекрасного и Добра, делают то и желают того, что они делают и чего они желают.
Слово Истины прямо скажет и то, что Сам, являющийся Причиной всего, по сверхмерной благости любит все, творит все, все совершенствует, все сохраняет, все возвращает и является Сам божественной доброй Любовью к добру ради добра. Ибо сама добротворящая Любовь к сущему, с избытком предсуществуя в Добре, не позволила Себе бесплодно остаться в Самой Себе, и подвигла Себя действовать для преизбыточного порождения всего.
11. И да не подумает кто-нибудь, что мы вопреки Речениям почитаем имя Любовь. Ведь, в самом деле, неразумно и глупо, мне кажется, обращать внимание на букву, а не на смысл речи. Это не свойственно людям, желающим уразуметь божественное, но присуще лишь тем, кто воспринимает одни звуки, а их смысл в свои уши для восприятия извне не допускает и знать не желает, что такое-то выражение означает и как его можно прояснить с помощью других равнозначных и более выразительных выражений — людям, пристрастным к бессмысленным знакам и буквам, непонятным слогам и словам, не доходящим до разума их душ, но лишь звучащим снаружи, в пространстве между губами и ушами. Как будто нельзя число четыре обозначать как дважды два, прямые линии как линии без изгибов, родину как отечество, и что-нибудь другое иначе, когда одно и то же может быть выражено различными словами. По правде говоря, подобает знать, что буквами, слогами, речью, знаками и словами мы пользуемся ради чувств. А когда наша душа движима умственными энергиями к умозрительному, то вместе с чувственным становится излишни и чувства, — равно как и умственные силы, когда душа, благодаря непостижимому единению делаясь боговидной, устремляется к лучам неприступного света восприятием без участия глаз. Когда же ум, используя чувственное, старается возвыситься до умозрительного созерцания, для него тогда гораздо более ценно то из чувственного, что легче воспринимается: более ясные слова, более четко видимое. Потому что, если подлежащее чувствам неясно, они сами не способны прекрасно представить уму чувственное.
Чтобы не показалось, однако же, что мы говорим это, отступая от божественных Речений, пусть те, кому не нравится имя Любовь, послушают следующее: «полюби ее, и она сохранит тебя», «огради ее, и она вознесет тебя; почти ее, чтобы она обняла тебя» (Притч. 4:6, 8), и прочее, что богословие поет, используя образ любви.
12. Ведь и некоторым нашим священнословам даже более божественным представляется имя Любовь, нежели имя Приязнь. Пишет ведь и божественный Игнатий: «Моя любовь распялась» (К Римлянам 7, 2). И во введениях к Речениям ты найдешь как кто-то говорит о божественной Премудрости: «Я был влюбленным в Ее красоту» (Прем. 8:2). Так что не будем бояться имени Любовь, и да не смутит нас никакое касающееся этого устрашающее слово. Ибо мне кажется, что богословы почитают одинаковыми имена Приязнь и Любовь, но к божественному применяют главным образом имя Истинная Любовь — из-за нелепого предрассудка определенного рода людей.
Хотя не только нами, но и самими Речениями Истинная Любовь воспевается подобающим божественному образом, большинство, не вмещая единовидность именования Бога Любовью, соскользнуло к сообразному им самим частичному, имеющему в виду тело, раздельному пониманию любви, являющейся на деле не любовью, но ее образом, или скорее отпадением от Истинной Любви. Ибо большинство не может вместить объединяющей силы божественной единой Любви. Почему многим и кажется совершенно неприменимым имя, прилагаемое к божественной Премудрости для того, чтобы возвести их и устремить к познанию Истинной Любви и таким образом прекратить возмущение им.
Низкого ума люди часто думают также, что речь идет о чем-то нашем и непристойном в кем-то сказанных заслуживающих лучшей оценки словах: «Напала на меня приязнь к тебе, как приязнь к женщинам» (2 Цар. 1:26). А те, кто правильно слышит божественное, увидят, что, изъясняя божественное, священные богословы в имена Приязнь и Любовь вкладывают один и тот же смысл.
Это является свойством единотворящей, соединяющей и особым образом смешивающей в Прекрасном и Добре силы, ради Прекрасного и Добра возникшей, от Прекрасного и Добра ради Прекрасного и Добра исходящей и содержащей явления одного порядка во взаимосвязи друг с другом, подвигающей первенствующих к попечительству о меньших и утверждающей тех, кто ниже, обращением к тем, кто выше.
13. Кроме того, божественная любовь направлена вовне: она побуждает любящих принадлежать не самим себе, но возлюбленным. Высшие показывают это своей заботой о нуждающихся, те, кто на одном уровне — связью друг с другом, а низшие — более божественным обращением к первенствующим. Почему и великий Павел, будучи одержим божественной Любовью, приобщившись Ее устремляющей во-вне силы, сказал божественными устами: «И уже не я живу, но живет во мне Христос» (Тал. 2, 20). Сказал он это как поистине любящий, исступив из себя, как он сам говорит, к Богу и живя не своей жизнью, но жизнью Возлюбленного как весьма желанной.
Истины ради осмелимся также сказать и то, что и Сам являющийся Причиной всего благодаря любви к прекрасному и добру во всем, по избытку любовной благости оказывается за пределами Себя, будучи привлекаем ко всему сущему Промыслом, словно благостью, влечением и любовью, и из состояния запредельно все превышающего низводится сверхсущественной неотделимой от Него выводящей во-вне силой. Почему и называют Его опытные в божественном люди Ревнителем — как испытывающего сильную и добрую любовь к сущему, как побуждаемого Своим любовным влечением к ревности, как обнаруживающего Себя Ревнивцем, ревнующим Им вожделенное, и как ревностным в заботе о сущем. Одним словом, влечение и любовь принадлежат Прекрасному и Добру, в Прекрасном и Добре имеют основание и благодаря Прекрасному и Добру существуют и возникают.
14. Почему же все-таки богословы иногда предпочитают назвать Его Любовью и Приязнью, а иногда Любимым и Желанным? Потому что одного Он Причина, так сказан,, Производитель и Породитель, другое же Он есть. Одним Он движим, другое же Он движет, то есть как бы Сам Себя с Собою сводит и к Себе двигает. Так что Желанным и Любимым Его зовут как Прекрасное и Добро, Любовью же и Приязнью — поскольку Он является Силой, движущей и при том возводящей к Себе, единственному Самому по Себе Прекрасному и Добру, представляющему Собой как бы изъяснение Себя через Себя, благой выход из запредельного единства, простое, непроизвольное, импульсивное движение любви, предсуществующее в Добре, из Добра изливающееся сущему и вновь в Добро возвращающееся. В чем преимущественно и проявляется Его бесконечная и безначальная божественная Любовь, как некий вечный круг, по которому посредством Добра, из Добра, в Добре и в Добро совершается неуклонное движение, в одном и том же одним и тем же образом всегда происходящее, пребывающее и возобновляющееся. Это и наш славный посвятитель в таинства боговдохновенно изложил в гимнах о любви, каковые не неуместно здесь вспомнить и словно некую священную главу включить в наше слово о Любви.
ИЗ ГИМНОВ О ЛЮБВИ СВЯТЕЙШЕГО ИЕРОФЕЯ
15. Назовем ли мы Эрос божественным, либо ангельским, либо умственным, либо душевным, либо физическим, давайте представим Его себе как некую соединяющую и связывающую Силу, подвигающую высших заботиться о низших, равных общаться друг с другом, а до предела опустившихся вниз обращаться к лучшим, пребывающим выше.
ИЗ ТЕХ ЖЕ ЕГО ЖЕ ГИМНОВ О ЛЮБВИ
16. Мы назвали многие, из единого Эроса происходящие Его виды, перечислив их по порядку, как то знания и силы пребывающих в мире и надмирных любовей, где превосходствуют, в соответствии с предложенной разумом точкой зрения, чины и порядки разумных и умственных видов эроса, вслед за которыми умственные-в-собственном-смысле-слова и божественные стоят выше других поистине прекрасных тамошних видов эроса. Они подобающим образом у нас и воспеты. Теперь, вновь собрав их все в единый свернутый Эрос, давайте соберем и сведем из многих и их общего Отца, сначала слив в две из них все вообще любовные силы, которыми повелевает и предводительствует совершенно для всего запредельная неудержимая Причина всякого эроса, к каковой и простирается соответствующим каждому из сущего образом общая для всего сущего Любовь.
ИЗ ТЕХ ЖЕ ЕГО ЖЕ ИСПОЛНЕННЫХ ЛЮБВИ ГИМНОВ
17. Обобщая теперь и это, давайте скажем, что существует некая единая простая Сила, движущая Сама Себя от Добра до некоторого смешения с последним из сущих, а затем от него, проходя сквозь все, по кругу — из Себя, благодаря Самой Себе, Сама по Себе вновь в Себя, в Добро, — всегда равным образом возвращающаяся.
18. Но кто-нибудь, возможно, скажет, что если Прекрасное и Добро для всех вожделенно, всеми желаемо и любимо, (ибо и не сущее, как уже сказано, желает Его и ревностно стремится быть в Нем, и Оно является видотворящим и для тех, кто не имеет вида, и в Нем и не-сущее сверхсущественно именуется и существует), то как же демонское множество не желает Прекрасного и Добра, и, будучи привержено материи, отпав от равного ангельскому желания Добра, называется причиной всех зол, какие оно причиняет и себе и другим? Почему же демонское племя, полностью из Добра происходящее, не благообразно? Или почему, возникнув как добро от Добра, оно изменилось? И что сделало его дурным? И вообще что такое зло? И от какого начала оно произошло? И в ком из сущих оно есть? И почему Благой захотел, чтобы оно появилось? И как, захотев, смог это сделать? И если зло происходит от другой причины, какова же другая причина сущего помимо Добра? Почему при существовании Промысла существует зло, как оно вообще появляется и почему не уничтожается? И почему что бы то ни было из сущего желает его вместо Добра?
19. Приблизительно это или что-то в этом духе скажет сомневающийся разум. Мы же почтем его достойным посмотреть, как это обстоит на самом деле, и прежде всего прямо скажем следующее: Зло не происходит от Добра; а если происходит от Добра, то это не зло. Ибо как огню несвойственно холодить, так и Добру несвойственно причинять не-добро. И если все сущее — из Добра (ибо природа Добра состоит в том, чтобы производить и сохранять, а зла — разрушать и губить), то ничто из сущего не происходит от зла. И даже то не будет злом, что зло по отношению к самому себе. А если и это не зло, то вообще зло — не зло, но имеет какую-то долю Добра в той мере, в какой вообще существует. И если сущее желает Прекрасного и Добра и все, что делает, делает постольку, поскольку считает это добром, и всякое намерение сущего имеет начало и конец в Добре (ибо никто не делает то, что он делает, взирая на природу зла), то как же может быть зло среди сущих или вообще сущим, будучи лишено такого благого стремления?
И если все сущее — из Добра, и Добро запредельно для сущих, то в Добре суще и не сущее, а зло и не есть сущее, ведь в противном случае это вовсе не зло и не несущее. Ибо вообще ничего нет не-сущего, за исключением того, о чем можно сказать как о сверхсущественно сущем и Добре. Так что Добро пребывает выше и прежде и просто-сущего, и не-сущего. А зло не числится ни среди сущего, ни среди не-сущего, и гораздо больше, чем само не-сущее, отстоит от Добра как нечто чуждое и безсущественное.
Откуда же, спросит кто-нибудь, взялось зло? Ведь если зла нет, то добродетель и порок — одно и то же и в целом, по отношению к другому целому, и в сопоставимых частностях, и уже не будет злом то, что борется с Добром.
Однако же целомудрие и блуд, справедливость и несправедливость противоположны. Я говорю не только о справедливом и несправедливом, целомудренном и блудном человеке, но и о том, что прежде проявления во-вне разницы между добродетельным и противоположным, гораздо раньше, в самой душе добродетелям решительно противостоят пороки, против смысла восстают страсти, и отсюда по необходимости следует признать, что зло есть нечто противоположное Добру. Ведь не Добро же противоположно Самому Себе; но, как имеющее одно Начало и как произведение одной Причины, Оно радуется обшению, единству и дружбе.
Также и меньшее добро не противоположно большему, равно как меньшие жар или холод не противоположны большим. Таким образом, зло существует среди сущих, и является сущим, и оно противоположно и сопротивляется Добру. И хоть и представляет оно собой гибель сущего, это не лишает зла существования, напротив, делает его сущим и порождающим сущее. Разве не становится часто гибель одного рождением другого? Таким образом оказывается, что зло соучаствует в восполнении всего и доставляет собою целому способность не быть незавершенным.
20. Говорит на это Истинное слово, что зло, будучи злом, никакой сущности и рождения не производит, и только по мере сил причиняет зло и порчу лику сущего. Если же кто-то скажет, что оно способно порождать бытие и что, разрушая одно, оно дает бытие другому, следует истинно ответить, что не оно в той мере, в какой разрушает одно, дает бытие другому, но что в той мере, в какой оно разрушение и зло, оно только разрушает и причиняет зло, бытие же и сущность появляются благодаря Добру. Так что зло оказывается причиняющим само по себе разрушение, способным же порождать является благодаря Добру, и зло как таковое не является ни сущим, ни способным творить Сущее, но благодаря Добру оказывается и сущим, и благим сущим, и творящим блага. К тому же, как одно и то же не может ведь быть и хорошим и плохим в одном и том же отношении, так разрушение и порождение одного и того же не может быть результатом одного и того же действия одной и той же силы, будь то сила самотворческая или саморазрушительная.
Так что зло-в-собственном-смысле-слова не является ни сущим, ни Добром, неспособно порождать бытие и творить существа и блага. Добро же, где Оно достигает совершенства, творит совершенные и беспримесные все целые блага. А то, что причастно Ему в меньшей степени, представляет собой несовершенное благо, с примесью, из-за недостатка Добра. И зло не является полностью ни хорошим, ни творящим благое. Но более или менее к Добру приближающееся оказывается в соответствующей мере благим, поскольку сквозь все проходящая всесовершенная Благость распространяется не только на окружающие ее всеблагие существа, но достигает и предельно от нее удаленных, у одних пребывая целиком, у других в меньшей степени, у третьих предельно мало, — в соответствии со способностью каждого из сущих быть к Ней причастным.
И одни причаствуют Добру в совершенстве, другие более или менее Его лишены, третьи имеют к Добру еще более смутную причастность, а четвертым Оно является в виде предельно слабого отголоска. Ибо если бы Добро являлось каждому не соответственно его способности, божественнейшие и старейшие были бы в чину низших. Как же возможно всему в равной мере быть причастным Добру, если не все в равной степени достойно полностью Ему причаствовать?
На деле же «превосходство величия» силы Добра таково, что Оно и тому, что в какой-то мере Его лишено, дает силы восполнить недостаток Себя до полного к Нему причастия. И если уж осмелиться сказать истину, то — и то, что борется с Ним, и существовать и бороться может лишь Его силой. Более того, скажу коротко: все сущее, поскольку существует, представляет собой добро, происходящее из Добра, а поскольку лишается Добра, не представляет собой добра и не существует.
Ведь если взять иные свойства, как, например, тепло или холод, то согреваемое или охлаждаемое существует ведь и тогда, когда оно тепла или холода лишается; а многое из сущего непричастно ни жизни, ни ума. Бог же, возвышаясь и над сущностью, существует сверхсущественно. Одним словом, что касается всех других свойств, когда они пропадают или вовсе не появляются, сущее существует и способно к становлению, а вот такого, что во всех отношениях лишено Добра, вовсе нигде не было, нет, не будет и быть не может.
Так, распутник, хоть и лишается Добра из-за бессловесной похоти — в Нем ведь он не существует и Сущего не желает — тем не менее причаствует Добру в самом этом слабом подражании соединению и любви. И ярость причастии Добру самим тем, что она движима и возбуждаема против того, что кажется дурным, чтобы исправить его и обратить к тому, что представляется хорошим. И даже тот, кто стремится к самой худшей жизни, поскольку он вообще стремится к жизни, кажущейся ему наилучшей, самим тем, что стремится, и стремится жить, и направляет свой взор к лучшей жизни, причаствует Добру. И если полностью уничтожить Добро, не останется ни сущности, ни жизни, ни желания, пи движения, и ничего другого. Так что порождать после погибели есть не способность зла, по появление меньшего Добра, подобно тому как болезнь представляет собой недостаток порядка, но не его полное отсутствие. Ибо когда это случается, то и самой болезни не остается. Пребывает же болезнь и существует, имея основой хоть какой-то порядок, дающий ей возможность бытия. Полностью же непричастное Добру не суще и не в числе сущих, смешанное же числится благодаря Добру в сущих, потому и пребывает в сущих и суще настолько, насколько причаствует Добру. Вообще-то все сущее более или менее суще в той мере, в какой причаствует Добру, ибо ни в чем ни в коей мере не имеющее отношения к Бытию-в-собственном-смысле-слова не суще и существовать не может. А то, что отчасти суще, отчасти же не-суще, в той мере, в какой отпало от Вечно-сущего, не существует, но в той мере, в какой оно причастилось Бытия, существует и является цельным бытием, и таким образом и не-сущее его удерживается и сохраняется.
А зла, полностью от Добра отпадшего, ни в более, ни в менее благих не бывает. А то, что отчасти благо, отчасти же не благо, борется с неким благом, но не с Добром в целом. И таковое сохраняется благодаря причастности к Добру и осуществляет и свою недостаточность своим причастием к Добру вообще. Если же Добро уйдет совсем, то не будет совершенно ничего ни благого, ни смешанного, ни злого-в-собственном-смысле-слова.
Ведь если зло представляет собой несовершенное добро, то с полным отсутствием Добра отступит и несовершенное и совершенное добро. И тогда только будет и явится зло, когда для одних оно окажется злом как для противоположных, а от других, как от добрых, будет зависеть. Ибо бороться друг с другом одному и тому же с одним и тем же во всем невозможно. Таким образом, зло не суще.
21. Но и в числе сущих нет зла. Ведь если все сущее из Добра, и по всех сущих Оно и все объемлет Добро, то либо зла в числе сущих нет, либо оно в Добре. А в Добре его быть не может, как в огне холода, да и Тому, Что обращает во благо и само зло, не свойственно воспринимать зло. Если же может, то каким образом может в Добре быть зло ? Из него ? Нелепо и невозможно. Ибо «не может», — как говорит Истина Речений, — «дерево доброе приносить плоды худые» (Мф. 7, Щ и наоборот. А если не из Него, значит — от других начала и причины. И ведь тогда либо зло происходит из Добра, либо Добро — из зла, или же, если это невозможно, Добро и зло окажутся происходящими от разных начала и причины. Но ведь всякая двоица — не начало, единица же — всякой двоицы начало.
Однако же нелепо от одной и той же Единицы происходить и существовать двум полным противоположностям: в таком случае и само то начало не просто и не едино, но раздельно и двувидно, противоположно самому себе и изменяемо. Невозможно и то, что сущее происходит от двух начал, и что они пребывают друг в друге и во всем и противоборствуют. Если это принять, то и Бог окажется не неподверженным несчастью и не вне затруднений. Если бы было что-то смущающее и Его, тогда все было бы бесчинным и пребывало бы в вечной борьбе. Однако же Добро передает всем сущим любовь и воспевается священными богословами как Мир-в-собственном-смысле-слова и Дарователь мира. Почему и дружелюбно и гармонично все благое и является произведением единой Жизни, и с единым Добром соединено, и кротко, и согласно, и приветливо друг к другу. Так что не в Боге зло, и зло не божественно.
Но и не от Бога зло. Ибо либо Он не благ, либо Он творит благо и доставляет блага, а не так что иногда одно, иногда же другое и не все, ибо в таком случае окажется подверженным переменчивости и изменчивости и самое божественное из всего — Причина. Если же в Боге бытие есть Благо, то оказывается, что изменяющий благу Бог иногда является Сущим, а иногда не является. Если же Он путем причастия имеет добро, то Он берет его от другого, и то будет иметь, а то не будет. Так что, не от Бога зло и не в Боге — не вообще и не временами.
22. Но и не н ангелах зло. Ведь если благовидный ангел возвещает божественную Благость, будучи сам по причастию, вторично, тем же, чем является по существу, первично, Возвещаемое, то ангел есть «образ» Божий, проявление неявленного света, «зеркало» чистое, светлейшее, незапятнанное, неповрежденное, «незамаранное», воспринимающее всю, с позволения сказать, красоту благообразного образа Божия и беспримесно сияющее в себе, насколько это возможно, благостью священного молчания. Так что и не в ангелах зло.
Или те, кто мучают согрешающих, злы? В этом смысле злы и вразумляющие согрешающих, и те из священников, кто удаляет непосвященного от божественных таинств. Но не то ведь плохо, что наказывают, а то, что стал достойным наказания; и не то — что недостойных удаляют из храмов, а то, что осквернен и неосвящен и неспособен воспринять пречистые тайны.
23. Но и демоны по природе не злы. Ибо будь они злы по природе, они были бы не от Добра, не в числе сущих, не из благих, изменивших свою природу, и были бы вечно злы.
Да и по отношению к себе они злы или для других? Если по отношению к самим себе, то самих себя и губят, если же для других, то как и что они губят: сущность, силу или энергию? Если сущность, то, прежде всего, — не вопреки природе, потому что нетленное по природе они не разрушают, а только подверженное тлению. А это не для всего зло и не совершенное зло. Да и ничто из сущего не гибнет в существе и по природе, только логос гармонии и соответствия теряет — от недостатка свойственного природе порядка — способность оставаться прежним.
Немощь же не всемогуща, ибо будь она всемогуща, она покончила бы и с тлением, и с тем, что ему подвержено, и такая погибель была бы погибелью и ее самой. Так что это не зло, а недостаток добра. Того же, что совершенно непричастно Добру, не находится среди сущих. Это рассуждение применимо и к погибели силы и энергии.
Далее, как сотворенные Богом демоны могут быть злыми? Ведь Добро вводит в бытие и являет добро. Хотя они, скажет кто-нибудь, и зовутся злыми, но — не поскольку существуют, ибо они происходят от Добра и получили хорошую сущность, но поскольку не существуют, оказавшись не в состоянии, как говорят Речения, «сохранить свое достоинство» (Иуд. 6). В чем же, скажи мне, демоны стали хуже, говорим мы, как не в том, что они утратили связанные с божественными благами свойство и энергию?
В противном случае, если демоны злы по природе, то они вечно злы. Но зло неустойчиво. Так что, если демоны пребывают вечно одними и теми же, то они не злы, потому что вечное тождество — свойство Добра. Если же они не всегда злы, то злы не по природе, а от недостатка ангельских благ. И они не совершенно непричастны Добру, поскольку существуют, живут, думают и вообще у них есть какое-то движение желания. Что они злы, говорят из-за того, что они оказались неспособны к соответствующей их природе деятельности. Их зло — это отступничество, уход от того, что им подобает, упущение, несовершенство и бессилие, ослабление, отступление и отпадение от создающей их совершенство силы.
В частности, что такое демонское зло? Бессмысленная ярость, безумная страсть, необузданная фантазия? Но это, хоть и свойственно демонам, не представляет собою ни совершенного зла, ни зла для всех, ни самого по себе зла. Ведь и у некоторых животных не одержимость этим, а лишение этого означает гибель для животного и зло. Одержимость же этим спасает и дает возможность существовать наделенной такими свойствами природе животного. Таким образом, демонский род представляет собой зло не тем, чем он является по природе, а тем, чем он не является. И все данное демонам добро не изменилось, но они от всего данного им добра отпали. О данных им ангельских дарах мы никогда не скажем, что они изменились, они ведь существуют и невредимы и лучезарны, хотя те и не видят их, лишив самих себя способности видеть Добро.
Так что поскольку демоны существуют, они существуют из Добра, и они благи, и стремятся к Прекрасному-и-Добру, желая быть, жить и постигать сущее. А по причине лишения, удаления и отпадения от подобающих им благ они называются злыми. И они и суть злы в той мере, в какой не существуют. А желая не-сущего, они желают зла.
24. Но пусть кто-то скажет, что души злы? Если — оттого, что они осмотрительно и спасительно сосуществуют со злыми, то это не зло, а добро и от Добра, добродетельного даже по отношению ко злу. Если же скажем, что души озлобляются, то от чего они озлобляются, как не от оскудения благих свойств и способностей и оттого, что по собственной немощи допускают погрешности и поскальзываются? Ведь и окружающий нас воздух темнеет, говорим мы, от убывания и отсутствия света. А сам свет всегда есть свет, освещающий тьму. Так что ни свойственное демонам, ни нам свойственное зло не представляет собой сущее зло, но есть лишь недостаток, отсутствие полноты свойственных нам благ.
25. Но и в бессловесных животных нет зла. Ведь если отнимешь у них ярость, похоть и тому подобное, что называют, но что не является просто присущим их природе злом, то потерявший мужество и гордость лев уже не будет львом, ставшая ко всем ласковой собака уже не будет собакой, если только дело собак — допускать своих и отгонять чужих. Так что то, что не губит природу, не является злом, гибель же природы — слабость и нехватка природных свойств, энергии и сил. И если все рожденное достигает совершенства во времени, то и несовершенное не вовсе вне всякой природы.
26. Но и во всей природе нет зла. Ведь если все природные логосы происходят из всеобщей природы, то нет ничего, что существовало бы вопреки ей. Каждой же особенной природе одно соответствует, а другое не соответствует. Разной природе разное противоестественно, и то, что для одной естественно, для другой противоестественно. Зло природы — противоестественность, отрицание природы. Так что нет злой природы, зло же природы состоит в неспособности исполнить свою природу.
27. Но и не в телах зло. Ибо некрасивость, болезнь — это ущерб вида и нарушение порядка. Это не совершенное зло, но меньшее добро. Когда же происходит полное разрушение красоты, вида и порядка, погибает и само тело. Но то, что тело не является причиной порочности души, ясно из того, что порочность может появиться и без тела, как то случилось у демонов. Зло же и для умов, и для душ, и для тел есть слабость в пользовании и уклонение от обладания собственными благами.
28. Но — вопреки широко распространенному мнению — и не в материи зло, происходящее, как говорят, оттого, что она является материей. Ведь и она причастна к порядку вещей, к их красоте и виду. Если бы, пребывая вне их, материя была бы бескачественна и безвидна, как могла бы она что-либо причинять, не обладая сама по себе способностью подвергаться воздействию?
Как же иначе материя может быть злом? Если она ничуть никак не существует, то она и не добро, и не зло. Если же она как-то существует, а все сущее — от Добра, то и материя должна происходить от Добра; и либо Добро оказывается творцом зла, либо зло как происходящее от Добра оказывается добром, либо зло оказывается творцом добра, либо и добро, как происходящее от зла, оказывается злом, или же существуют два начала, исходящие из одного главенствующего третьего.
Если же, говорят, материя необходима для полноты всего мира, то как же материя — зло? Это ведь разные вещи — зло и необходимость. Возможно ли, чтобы Благой вводил для рождения что-то из зла? Или, может быть, зло нуждается в Добре? Зло ведь избегает природы Добра. Материя, будь она злой, разве могла бы порождать и питать природу? Ведь зло как таковое не способно ни порождать, ни питать, ни вообще что-либо создавать и сохранять.
Если же скажут, что она не творит в душах зло, а привлекает их к нему, как может это быть истиной? Многие ведь из них глядят на Добро. Однако же, было ли бы это возможно, если бы материя полностью привлекала их ко злу? Так что не от материи в душах зло, но от бесчинного греховного движения. Если же скажут, что это неизбежно связано с материей, непостоянная же материя необходима для неспособных основываться на самих себе, то — как может зло быть необходимым или необходимое злым?
29. Но то, что мы называем ущербностью, не своей силой борется с Добром. Ибо совершенная ущербность совершенно бессильна; частичная же имеет силу не как ущербность, а как не совершенная ущербность. Ведь когда ущербность частичка, это еще не зло, а пока она становится полной, природа зла уже ушла.
30. Суммируя, можно сказать, что добро происходит от единой всеобщей Причины, зло же от многих частичных оскудений. Бог знает зло как добро, и для Него причины зол являются благотворящими силами. Если же зло вечно, созидательно, могущественно, существует и действует, тогда откуда у него это? От Добра? Или у Добра — от зла? Или же оба они — от иной причины?
Все, что сообразно природе, рождается по определенной причине. Если же зло беспричинно и неопределенно, то оно не сообразно природе, ибо в природе нет ничего противоестественного, как нет выражения безыскусности в искусстве. Или же душа — причина зол, как огонь — жара, и всему, к чему приближается, причиняет зло? Или же природа души добра, но своими действиями она когда такова, а когда и не такова? Если же по природе и само бытие ее зло, то откуда у нее бытие? Разве не от созидательной благой Причины всего сущего? Если же от Нее, то может ли она в своем существе быть злой? Ведь все Ее порождения благи. Если же — своими действиями, то это не непреложно. Если же не так, то откуда берутся ее добродетели и благовидность? Остается считать, что зло представляет собой слабость и убывание Добра.
31. Причина благ едина. Если зло противоположно Добру, то причин зла много. Не смыслы ведь и силы производят зло, но бессилие, слабость и несоразмерное смешение несхожего. Зло и не неподвижно и не всегда одно и то же, но неограниченно, беспредельно, способно быть переносимо в другое, такое же беспредельное. Всего же злого и началом и концом оказывается Добро, ибо все существует ради Добра — и то, что благо, и то, что ему противоположно, ибо и это мы творим, благого желая: никто ведь, на зло обращая взор, не творит то, что творит. Так что зло не имеет субстанции, но лишь ее подобие, появляясь не ради самого себя, но ради Добра.
32. Злу надо приписать случайное бытие, возникающее благодаря другому, а не из собственного начала. Являясь, оно представляется правым, потому что ради Добра является, по сути же оно не право, потому что не-добро мы принимаем за Добро.
Оказывается, желаешь одного, а получается другое. Таким образом, зло вне пути, вне цели, вне природы, вне причины, вне начала, вне конца, вне предела, вне желания, вне субстанции. Следовательно, зло есть ущербность, недостаток, немощь, несоразмерность, грех, бесцельность, безобразие, безжизненность, безумие, бессловесность, необдуманность, безосновательность, беспричинность, неопределенность, бесплодность, бездеятельность, безуспешность, беспорядочность, несхожесть, неограниченность, темнота, бессущественность и само никогда никак ничего не-существование.
Как вообще способно на что-нибудь зло? Подмешиваясь к добру. Ибо то, что совершенно непричастно Добру, и не существует, и ни на что не способно. А ведь если Добро и суще, и желанно, и мощно и деятельно, как может что-либо противостоять Добру, будучи лишено и воли, и силы, и энергии? Не всякое зло одинаковое зло для всех и во всех случаях. Демонское зло — бытие вне благовидного ума, зло для души — бессмысленность, зло для тела — противоречие природе.
33. Как вообще зло существует при существовании Промысла? Не существует зла как зла, оно не суще и не среди сущих. И ничто из сущего не вне Промысла, и зла ведь нет сущего, не смешанного с Добром. И если нет ничего сущего, непричастного Добру, зло же есть недостаток Добра, ничто из сущего не лишено Добра полностью, во всем сущем — Божий промысел, и ничто из сущего не вне Промысла. Но и оказывающимися злыми Промысел благоподобно пользуется для их же или других частной или общей выгоды и соответствующим каждому из сущих образом о них промышляет.
Потому-то и не принимаем мы неосновательного мнения многих, что Промысел должен и против воли вести нас к добродетели, что вредить природе не свойственно Промыслу. Ибо спасительный Промысел поддерживает всякую природу движущихся самостоятельно именно как движущихся самостоятельно — и всех вместе, и каждого в отдельности, — в той мере, в какой природа тех, о ком он промышляет, способна воспринимать от всецелого и всевозможного Промысла подаваемые соразмерно каждому промыслительные блага.
34. Так что зло не-суще, и зла нет среди сущих. Зло как таковое не существует нигде. Зло возникает не от силы, но от слабости. Даже у демонов то, что они собой представляют, — и происходит от Добра и представляет собой добро. Свойственное же им зло — следствие их отпадения от собственных благ, уклонение от тождественности и неспособность обладать подобающим им ангелоподобным совершенством. Они желают добра, когда они желают быть, жить и думать. И если они не желают добра, они желают не-сущего. И это уже не желание, а погрешность относительно истинного желания.
35. Речения называют согрешающими в разуме тех, у кого от слабости иссякает незабываемое знание или делание добра; кто знает Волю и не творит; слышал о Добре, но ослабел верой или энергией. А для некоторых нежелательно разуметь, как делать добро, по причине перемены или оскудения желания.
И вообще зло, как мы многократно сказали, есть изнеможение, слабость и оскудение либо знания, либо незабываемого знания, либо веры, либо желания, либо энергии Добра.
Но кто-нибудь скажет, что слабость заслуживает не наказания, а прощения. Если бы быть сильным было невозможно, это было бы справедливо. Но если быть сильным зависит от Добра, дающего, согласно Речениям, то, что соответствует всем вообще, то заблуждение, уклонение, избавление и отпадение от собственных происходящих от Добра благ непохвальны. Но об этом мы достаточно сказали по мере сил в трактате «О справедливом и божественном суде». В этом священном сочинении истина Речений подвергла порке софистические несправедливые и лживые высказывания о Боге как лишенные смысла слова.
Теперь мы достаточно воспели Добро как нечто воистину изумительное, как Начало и Конец всего, как совокупность сущих, как видотворение не-сущих, как Причину всех благ, как не-причину зол, как Промысел и совершенную Благость, превосходящую сущее и не-сущее, обращающую во благо зло и недостаток себя, желанную всем, возлюбленную всеми, к Которой все питают склонность, и все другое, что было показано в предшествующем истинном, как я думаю, слове.

Дионисий Ареопагит. О БОЖЕСТВЕННЫХ ИМЕНАХ.

Глава пятая Об имени «Сущий», в ней же и о первообразах
1. Теперь следует перейти к воистину сущему богословскому наименованию существа истинно Сущего. Напомним, что цель слова не в том, чтобы разъяснить, каким образом сверхсущественная Сущность сверхсущественна, так как это невыразимо, непознаваемо, совершенно необъяснимо и превосходит самое единение, но — в том, чтобы воспеть творящее сущность выступление богоначального Начала всякой сущности во все сущее.
Ведь божественное имя Добро, разъясняющее все выступления всеобщей Причины, распространяется и на сущее и на не-сущее и превышает и сущее, и не-сущее. И имя Сущий распространяется на все сущее и превышает сущее. И имя Жизнь распространяется на все живое и превышает живое. И имя Премудрость распространяется на все мыслящее, разумное и воспринимаемое чувствами и превышает все это.
2. Таким образом, слово стремится воспеть эти божественные имена, разъясняющие Промысел. Оно ведь не обещает разъяснить самосверхсущественную Доброту, Сущность, Жизнь и Премудрость самосверхсущественной Божественности, сверхоснованные, как говорят Речения, превыше всякой доброты, божественности, сущности, жизни и премудрости в тайных сферах, но только воспевает разъясненный благотворный Промысел, Благость по преимуществу и Причину всех благ, сущее, жизнь, премудрость, а также творящую сущее, творящую жизнь и дающую Премудрость Причину тех, кто причастен сущности, жизни, уму, смыслу и чувству.
Оно отрицает, что Добро это одно, Сущее это другое, а Жизнь или Премудрость третье, что существует много примни и что разное производится разными божественностями, высшими и низшими, но говорит — что все благие выступления и воспеваемые нами божественные имена принадлежат единому Богу и что одно разъясняет бытие совершенного Промысла единого Бога, а другие — более общие или более частные Его проявления.
3. Однако же кто-нибудь скажет: в силу того, что сущее простирается шире, чем жизнь, а жизнь — шире, чем премудрость, разве живущие не выше сущих, чувствующие — живущих, осмысленные — чувствующих, а умопостигаемые — осмысленных, поскольку существуют около Бога и наиболее близки к Нему? Ведь тем, кто получил от Бога большие дары, подобает и быть лучшими и превосходить других.
Если кто-нибудь может представить себе умные существа не имеющими ни бытия, ни жизни, то рассуждение верно. Если же божественные умы превосходят остальные существа, живут выше прочих живущих, разумеют и знают то, что превышает чувство и разум, и больше всех сущих стремятся к Прекрасному-и-Добру и причастны к Ним, то они и ближе к Добру, как более Ему причастные и большее количество больших благ от Него получившие, — подобно тому, как осмысленные существа превосходят чувствующие даром разума, те прочих — чувствами, а другие остальных — наличием жизни. И мне кажется, верно то, что более причастные единому беспредельно-дарующему Богу ближе к Нему, чем остальные, и более божественны.
4. Поскольку мы и об этом заговорили, воспоем же Добро как воистину Сущее, вообще всех сущих существование творящее. Сущий (Исх. 3:14) является сверхсущественной субстанциальной Причиной всякого возможного бытия, Творцом сущего, существования, субстанции, сущности, природы, начала, и Мерой веков, и Реальностью времен, и Вечностью сущих, и Временем возникающих, и Бытием всего, что только бывает, и Рождением всего, что только появляется.
Из Сущего — и вечность, и сущность, и сущее, и время, и возникновение, и возникающее, сущее в сущих и каким бы то ни было образом возможное и наставшее. И существует Сущий Бог ведь не как-то иначе, но просто и неопределенно, все бытие содержа в Себе и предымея. Потому Он и называется «Царем веков» (Тим. 7, 17), что в Нем и около Него — все, что относится к бытию, к сущему и к наставшему, Его же Самого не было, не будет и не бывало, Он не возникал и не возникнет, и более того — Его нет. Но Он Сам представляет Собою бытие для сущих; и не только сущие, но и само бытие сущих — от предвечно Сущего, ибо Он Сам есть Век веков, пребывающий до веков.
5. Возвращаясь к рассуждению, скажем, что всех сущих и веков бытие — от Предсущего; и всякие вечность и время-от Него; и всяких вечности и времени и всего чего бы то ни было сущего Он — предсущее Начало и Причина; и Ему все причаствует; и ни от чего из сущего Он не отступает; и Сам существует до всего, и все в Нем составилось; и вообще, если что бы то ни было есть, в Предсущем то и есть, и уразумевается, и сохраняется; и бытие предоставляется прежде других Его причастий; и само по себе бытие старше бытия самой-по-себе-жизни, бытия самой-по-себе-премудрости, бытия-самого-по-себе божественного подобия; и остальное, чему сущее причастно, прежде всего того причастно бытию; более того, все то, чему причастно сущее, само по себе причастно самому по себе бытию; и нет ничего из сущего, сущность и век чего не были бы самим бытием.
Прежде всего, таким образом, Бог по праву воспевается от самого старшего из всех Его даров как Сущий. Ибо предымея и сверхимея предбытие и сверхбытие, Он сначала создал бытие вообще — я имею в виду само по себе бытие, — а затем с помощью самого бытия создал все что только есть сущего. И все начала сущего причаствуют бытию и суть, и суть начала, и сначала суть, а потом суть начала.
И если хочешь назвать начало живых как живых, то это сама-по-себе-жизнь, подобных как подобных — само-по-себе-подобие, соединенных как соединенных — само-по-себе-единство, упорядоченных как упорядоченных — сам-по-себе-порядок, и других, причастных тому или другому, или и того и другого, или многого, — то или другое, или и то и другое, или многое; и ты найдешь, что само-причаствуемые сначала сами причастны Бытию и прежде благодаря Бытию существуют, а потом делаются причиной того или другого, будучи по причине причастности Бытию и сущими, и причаствуемыми. И если они существуют благодаря причастности Бытию, то тем более — те, что им причастны.
6. Само-сверхблагость воспевается как предлагающая в качестве первого дара само Бытие для важнейшего, первого из причастий. Из Нее и в Ней существуют и само Бытие, и начала сущих, и все сущее, и все каким бы то ни было образом удерживаемое бытием, и происходит это неудержимо, совокупно и едино. Ведь и всякое число единовидно предсуществует в единице, и единственно единица содержит в себе всякое число и все числа объединены в единице, и чем дальше число от единицы удаляется, тем больше оно делится и умножается.
Так и все проходящие через центр линии одного круга имеют одну общую точку, и эта точка рапным образом объединяет все эти прямые друг с другом и с их общим началом, из которого они выходят; в этом центре они совершенно соединяются. Немного от него отступив, они немного расходятся, больше отойдя, — больше. Короче, чем ближе они к центру, тем больше они с ним и друг с другом соединены, а чем дальше от него, тем больше они удалены и друг от друга.
7. Но и во всем всеобщем естестве всё принадлежащее каждой отдельной природе сгруппировано в неслиянное единство, и равным образом в душе — соответствующие мере каждого промыслительные силы всего тела.
Ничего нет предосудительного в том, чтобы, от слабых образом перейдя ко всеобщей Причине, сверхмирными очами увидеть все во всеобщей Причине — даже друг другу противоположное — единовидно и соединенно, ибо Она — Начало сущего, из которого и Само Бытие, и все как бы то ни было сущее: всякое начало, всякая граница, всякая жизнь, всякое бессмертие, всякая премудрость, всякий порядок, всякая гармония, всякая сила, всякая охрана, всякое основание, всякое разделение, всякое разумение, всякое слово, всякое чувство, всякое свойство, всякая неподвижность, всякое движение, всякое объединение, всякое слияние, всякая любовь, всякое соединение, всякое разделение, всякий предел и прочее, что, благодаря Бытию существуя, все сущее характеризует.
8. И из этой всеобщей Причины происходят и умопостигаемые и разумные сущности боговидных ангелов, и естества душ и всего мира, и то, о чем говорится как о существующем каким бы то ни было образом — либо в чем-то другом, либо в идее. Ибо всесвятые и важнейшие силы, воистину сущие и в как бы преддверии сверхсущественной Троицы утвержденные, от Нее и в Ней имеют и бытие, и боговидное бытие, а следом за ними и меньшие — в меньшей мере, и наименьшие — предельно мало, но как ангелы — по отношению к нам — сверхмирно. И души, и все остальное сущее подобным же образом и бытие и благоденствие имеют, и существуют, и благоденствуют, от Преждесущего получая бытие и благоденствие: в Нем — и сущее и благим образом сущее, из Него начинаемое, в Нем сохраняемое и в Нем завершающееся.
Старейшинство же Он уделяет лучшим сущностям, которых Речения называют вечными. Бытие же всех сущих само никогда не исчезает. А Само Бытие — от Преждесущего, и Ему принадлежит Бытие, а не Он Бытию; и в Нем есть Бытие, а не Он в Бытии; и Его имеет Бытие, а не Он Бытие. И Он Сам есть и Вечность, и Начало, и Мера Бытия, существуя до сущности, сущего и вечности и будучи творящим сущность Началом, ее Серединой и Концом.
И потому воистину Предсущий многократно умножается Речениями соответственно всякому помыслу сущих и воспевается по справедливости так, как Он был, есть, будет, произошел, происходит и произойдет. Для воспевающих богоподобно это ведь все означает, что Он пребывает сверхсущественным по отношению ко всякому помыслу и является причиной где бы то ни было сущих. А не то, что что-то Он есть, а что-то Он не есть, здесь Он есть, а там Его нет; Он — всё как предшествующая всему Причина всего, в Себе все начала, все завершения всех сущих имеющая и предымеющая, и Он выше всего как прежде всего сверхсущественно Сверхсущий, Почему Ему всё одновременно и атрибутируется, а Он ничем из всего не является. Он всеобразен, всевиден, бесформен, некрасив, начала, середины и концы сущих недостижимо и запредельно в Себе предымея, всем сообразно одной сверхъединой причине посылающий незамаранно как свет бытие. Ведь если наше солнце сущности и качества чувственных существ — хотя их много и они различны, а оно одно, — сияя однородным светом, обновляет, и питает, и сохраняет, и совершенствует, и разделяет, и соединяет, и согревает, и делает плодотворящим, и растит, и изменяет, и укореняет, и рождает, и движет и оживляет все, и каждое из всех соответствующим ему образом одного и того же единого солнца причаствует, и единое солнце в себе равным образом причины многих причастников предымеет, то следует признать, что Тот, Кто является Причиной и солнца, и всего, гораздо более преобладает первообраза-ми всех сущих в едином сверхсущественном соединении, поскольку Он и сущность являет после отхода от сущности. Первообразами же мы называем предсуществующие в Боге в единстве творящие сущность логосы сущих, каковые богословие называет предначертаниями и божественными и благими пожеланиями, разделяющими и творящими сущее, в соответствии с которыми Сверхсущественный все сущее и предопределил и осуществил.
9. Философ Климент считает то, что называют первообразами, начальнейшими среди существ, но слово используется им не в его главном, полном и простом значении. Допуская, что и это сказано правильно, следует вспомнить, что говорит богословие: «Я показал тебе это не для того, чтобы ты последовал за этим», — но чтобы, пользуясь соответствующим этому знанием, мы восходили, как только можем, ко всеобщей Причине. Ибо все сущее, в виду запредельного единства всего, подобает связывать с Ней: ведь начиная творящее сущность выступление во-внебытием и благостью, и через все проходя, и наполняя Собой все бытие, и всему сущему радуясь, Она все в Себе предымеет; единым преимуществом простоты, отвергнув всякую двойственность, все равным образом охватывает Она Своей сверхпростой бесконечностью, и всему персонально причаствует, — подобно тому как голос, будучи одним и тем же, многими ушами воспринимается как один. 10. Всех сущих ведь Начало и Окончание — Предсущий: Начало — как Причина, Окончание же — как Тот, ради Которого они существуют; образом, превосходящим их кажущуюся противоположность, Он — и Предел всех, и Беспредельность всяких беспредельности и предела. Все сущее в едином, как часто говорилось, Он предымеет и создал, пребывая во всем и повсюду Одним и Тем же; и все как Тот же проникая и на все исходя, и пребывая в Себе Самом; и покоясь и двигаясь, и не покоясь и не двигаясь; ни начала не имея, ни середины, ни конца, и ни в чем из сущих и ничем из сущих не будучи. И вообще ничто Ему не подходит из вечно сущих и из подвластных времени, но и для времени, и для вечности, и для всех
тех, кто в вечности и во времени, Он запределен, потому что и сама-по-себе-вечность, и сущее, и мера сущих, и измеряемое — через Него и от Него. Но об этом благовременнее будет сказать в другой раз.

Глава шестая Об имени «Жизнь»
1. А теперь нам следует воспеть Жизнь вечную, из Которой происходит сама-по-себе-жизнь и всякая жизнь и от Которой во все как бы то ни было жизни причастное распространяется свойственная каждому жизнь. Даже и бессмертных ангелов жизнь и бессмертие, и сама безостановочность ангельского вечного движения — из Нес и благодаря Ей и суть и появились; благодаря Ей и говорят о всегда живущих как о бессмертных, но с другой стороны — и как о небессмертных, — потому что они не сами по себе имеют возможность бессмертно быть и вечно жить, но — от животворящей, всякую жизнь творящей и содержащей Причины.
И как о Сущем сказали мы, что Он есть век самой-по-себе-жизни, так и здесь опять скажем, что божественная Жизнь саму-по-себе-жизнь оживляет и делает субстанциальной; и всякие жизнь и жизненное движение происходят из Жизни, всякую жизнь и всякое начало всякой жизни превосходящей. От Нее и души имеют неуничтожимость, а все животные и растения — жизнь, — представляющую собой самый далекий отголосок жизни. При Ее исчезновении, согласно Речениям, исчезнет всякая жизнь, а с Нею и погибшее от бессилия причаствовать к Ней, возвращаясь внове, снова становится живым.
2. И первой получает дар быть жизнью сама-по-себе-жизнь, далее вся жизнь и по-отдельности каждое, чему дано быть, — способность жить соотвествующим образом. Жизням сверхнебесным дается невещественное боговидное неизменное бессмертие и неуклонное непреложное вечное движение, что благодаря избыточествующей благости распространяется и на жизнь демонов, ибо не от другой, но от той же самой Причины она имеет дар быть жизнью и пребывать. А людям как смешанным даруется ангеловидная жизнь по возможности; от изобилия человеколюбия она и отошедших нас к себе обращает и призывает; и еще более божественно то, что обещано нас целиком, то есть души с сопряженными с ними телами переставить к совершенной жизни и бессмертию. В древности это показалось бы противоестественным, мы же с тобой и Истина считаем это делом божественным и превосходящим природу.
Я имею в виду — превосходящим видимую нами природу, не всемогущую божественную Жизнь, ибо по отношению к Ней, Природе всех живущих и особенно — существ более божественных, никакая жизнь не вне природы или выше природы. Так что полемические слова об этом Симонова безумия да будут далеко отогнаны от божественного сообщества и твоей священной души. Ибо он забыл, как я думаю, и считает себя от этого мудрым, о том, что благоразумному человеку не следует пользоваться явным свидетельством чувства как союзником в борьбе против неявной Причины всего. И ему надо сказать: ты говоришь против природы, ибо ничего нет, что было бы вопреки ей.
3. От Нее получают жизнь и заботу все животные и растения. И умопостигаемую ли, разумную ли, чувствующую ли, или питательную и растительную, или какую-либо другую жизнь ни назови, или начало жизни, или сущность жизни, все из Нее, превышающей всякую жизнь, и живет, и оживляется, и в Ней как в причине единым образом предсуществует. Ибо сверхживая и живоначальная Жизнь есть причина, оживительница, умножительница и разделительница всякой жизни и всякой жизнью должна быть воспеваема, соответственно плодородию всех живых, как всевозможная и вообще Жизнь, — созерцаемая и воспеваемая, — не как нечто нуждающееся в жизни, а как переполненное жизнью само-по-себе-живое, больше всякой жизни животворящее и сверхживущее, превышающее то, как человек может воспеть невыразимую Жизнь.

Дионисий Ареопагит. О БОЖЕСТВЕННЫХ ИМЕНАХ.

Глава седьмая Об именах «Премудрость», «Ум», «Слово», «Истина», «Вера»
1. Теперь, если ты не против, воспоем благую и вечную Жизнь как премудрую и как саму-по-себе-премудрость, а главное как основу всякой премудрости, превыше всякой премудрости и сознания сущую. Ибо Бог не только исполнен премудростью, «и разума Его нет числа» (77с. 146, 5), но Он и выше всякого слова, разума и премудрости.
Это сверхъестественно уразумев, поистине божественный муж, общее наше и наставника солнце, и сказал: «Немудрое Божие премудрее человеков» (7 Кор. 1:25), — не только потому, что всякая человеческая мысль есть какой-то обман по сравнению с божественными совершеннейшими разумениями с их твердостью и непоколебимостью, но и потому что для богословов обычно применять к Богу отрицания в обратном смысле. Так, и всесветлый свет Изречения называют «невидимым»; Многопетого и Многоименного они называют «Неизреченным и Безымянным»; повсюду Пребывающего и во всем Обнаруживаемого — «Непостижимым и Ненаходимым». Таким же образом, говорят, и ныне божественный апостол воспевает мнимую «глупость Божию» (ср. 1 Кор. 1:21, 25): то, что в ней кажется странным и нелепым он возвел к невыразимой предшествующей всякому слову истине.
Но, как я сказал в другом месте, постигая превосходящее нас свойственным нам образом, окутанные врожденными нам чувствами, низводя божественное до привычного нам, мы заблуждаемся, старясь через явленное постичь невыразимое божественное Слово. Следует знать, что наш ум обладает способностью думать, благодаря чему он видит мыслимое, и превосходящим природу ума единством, благодаря которому он прикасается к тому, что выше его. В соответствии с этим, божественное надлежит постигать не нашими силами, но полным самих себя из самих себя исступлением и в Божьих обращением. Лучше ведь быть Божьими, чем своими, ибо кто окажется с Богом, тому и будет дано божественное.
Чтобы воспеть такую бессловесную, безумную и глупую Премудрость наилучшим образом, скажем, что Она есть причина всякого ума и смысла, всякой премудрости и сознания, что Ей принадлежит всякая воля, от нее — всякое знание и сознание, и в Ней «все сокровища премудрости и ведения» «сокрыты» (Кол. 2:3). Сверхпремудрая и всепремудрая Причина, согласно уже сказанному, есть ведь основание и самой-по-себе-премудрости, и всей мудрости в целом и во всех ее видах.
2. От Нее уразумеваемые и уразумевающие силы ангельских умов получают простые и блаженные разумения. Не в частностях, или от частностей, или от чувств, или из слов выводя, собирают они божественное знание, и ничем, что имеет с этим общее, не пользуются, но чистые от всего материального и множественного, они умственно, нематериально, единовидно уразумевают умопостигаемое в божественном. И пребывает их умственная сила и энергия облаченной в беспримесную и незапятнанную чистоту, способной видеть божественные мысли, своей нерасчлененностью, нематериальностью и боговидным единством отражая, насколько это возможно, благодаря божественной Премудрости, божественные сверхпремудрые Ум и Слово.
И души наделены осмысленностью и им свойственно двигаться поступательно и вокруг истины сущих, но, по причине частичности и разнообразной изменчивости, они остаются ниже объединенных умов, однако же, благодаря способности собирать многое воедино — в той мере, в какой это душам свойственно и возможно, — они удостаиваются равноангельских разумений. Но и сами чувства, не погрешив против истины, можно назвать эхом Премудрости. Также и демонский ум, — в той мере, в какой он ум, — происходит от Нее; но постольку, поскольку он обессмыслен и стремится достичь того, чего не знает и не желает, его с большим правом надо назвать и отпадением от Премудрости.
Но если божественная Премудрость называется началом, причиной, основой, завершением, защитой и пределом самой премудрости и всякой премудрости, всякого ума и смысла, и всякого чувства, как же Сам сверхпремудрый Бог воспевается как Ум, Слово и Знаток? Ибо как Он может воспринять что-либо из умопостигаемого, не имея умственной энергии, или как Он может познать чувственное, пребывая выше всякого чувства? А Речения говорят, что Он все знает, и ничто не избегает божественного ведения.
Но, как я часто говорил, божественное следует понимать подобающим божественному образом. Ведь применительно к Богу безумие и бесчувственность надо трактовать, подразумевая преимущество, а не недостаток, — равно как и приписывая бессмысленность Превосходящему смысл, несовершеннство — Сверхсовершенному и Просовершенному, неощутимый и невидимый мрак — Свету неприступному, превосходящему видимый свет. Так что божественный Ум все разумеет запредельным всему знанием, как Причина всего, в Себе сосредоточив опережающее знание всего, прежде появления ангелов зная и производя ангелов, и все остальное зная и вводя в существо изнутри, с самого, так сказать, начала. Я думаю, именно это имеют в виду Речения, говоря: «Знающий все прежде бытия их» (Дан. 13:42). Не от сущих ведь, изучая сущее, имеет ведение божественный Ум, но от Себя и в Себе: как Причина Он предымеет и просодержит разумение, знание и сущность всего, не по наружности судя о каждом, но как знающий и содержащий единую причину всего, — подобно тому как свет, являясь причиной тьмы, предымеет в себе ее знание, не от иного чего зная тьму, как только от света.
Ведь, зная Себя, божественная Премудрость знает все материальное нематериально, расчлененное нерасчленен-но, множественное объединенно, этим самим единым все и познавая и производя. И если по одной причине Бог всем сущим передаёт бытие, то по той же единственной причине Он и знает все как из Него сущее и в Нем пред-существующее, не от сущих получая знание о них, но Сам подавая каждому из них самопознание и знание других.
Таким образом, Бог не имеет особого знания, каким Он знает Сам Себя, а другого общего — каким Он объем-лет все сущее. Зная ведь Себя, Причина всего едва ли не знает того, что происходит из Нее и причиной чего Она является. Так что Бог знает сущее тем же знанием, каким знает Себя, а не в результате изучения сущего.
Речения говорят, что и ангелы ведь знают происходящее на земле, не с помощью чувств познавая это сущее, хотя они, все эти вещи, ощутимы, а согласно свойственной их боговидному уму силе и природе.
3. Вдобавок к сказанному следует задаться вопросом как мы познаем Бога, не относящегося ни к умственному, ни к чувственному, ни вообще к сущему. Пожалуй, правильно будет сказать, что мы познаем Бога не из Его природы, ибо она непознаваема и превосходит всякие смысл и ум, но из устройства всего сущего, ибо это — Его произведение, хранящее некие образы и подобия Его божественных прообразов; пускаясь далее в отрицание всего, путем и чином, по мере сил, выходя за пределы всего, мы восходим к превосходящей все Причине всего. Так что Бог познается и во всем и вне всего.
И разумом Бог познается, и неразумием. И Ему свойственны и разумение, и смысл, и знание, и осязание, и чувство, и мнение, и воображение, и имя, и все прочее, и Он и не уразумеваем, не осознаваем, не называем. И Он не есть что-то из сущих, и ни в чем из сущих не познается. И Он есть «все во всем» и ничто ни в чем, и от всего всеми Он познается, и никем ни из чего. И то ведь говорим мы о Боге правильно, что от всех сущих, чьей причиной Он является, соответствующим образом Он воспевается.
И существует также божественнейшее познание Бога, осуществляемое через незнание путем превосходящего ум единения, когда ум, отступив от всего сущего, оставив затем и самого себя, соединившись с пресветлыми лучами, оттуда и там освещается недоступной исследованию глубиной Премудрости. Хотя, как я сказал, подобает Ее познавать и во всем, ибо она, согласно Речениям, создательница всего, постоянно всем управляющая, и причина несокрушимого соответствия и порядка, постоянно соединяющая завершения первых с началом вторых, прекрасно творящая из всего единую симфонию и гармонию.
4. Как «Слово» же Бог воспевается священными Речениями не только потому что Он податель и слова, и ума, и премудрости, но и потому, что Он единым образом прообъемлет в Себе причины всего и во все распространяется, пронизывая, как говорят Речения (ср. Прем. Сол. 7:24; 8, 7), все до конца, а прежде всего потому, что божественное Слово простотой превосходит всякую простоту и, от всего свободное, все сверхсущественно превышает. Это Слово представляет собой простую и поистине сущую истину, в согласии с которой, как чистым и необманчивым знанием сущих, существует божественная вера, постоянное утверждение верующих, истиной их и им истину утверждающее в непреложном тождестве. Так что верующие имеют простое знание истины. Ведь если знание объединяет познающих и познаваемое, а незнание есть причина вечного изменения и дробления неведающего в самом себе, то того, кто уверовал в Истину по священному Слову, ничто не отгонит от очага истинной веры, у которого он способен сохранить постоянной недвижимую и непреложную тождественность.
Ведь объединившийся с Истиной хорошо знает, что он в своем уме, даже если многие увещевают его как из ума поступившего. Как и подобает, от них остается сокрытым, что он благодаря сущей вере исступил из обмана в Истину, а он сам поистине знает, что — вопреки тому, что они говорят, — он не безумен, но освобожден от непостоянного и изменчивого блуждания во всевозможном разнообразии обмана простой и вечно в равной степени равной себе Истиной. Так ведь и первенствующие вожди нашей бого-премудрости каждый день умирают за Истину, всяким словом и делом свидетельствуя, как и подобает, что единственное в своем роде христианское знание Истины — самое из всех простое и божественное, и более того, — что оно есть единственная истина и единое и простое богопознание.

Глава восьмая Об именах «Сила», «Справедливость», «Спасение», «Избавление»; в ней же о неравенстве
1. Но поскольку божественную Правду и сверхпремудрую Премудрость богословы воспевают и как Силу, и как Справедливость, и Спасением Ее зовут и Избавлением, давай и эти божественные имена, по мере возможности, объясним. Что Богоначалие запредельно превосходит какую бы то ни было сущую и вообразимую силу, не думаю, чтобы кто-нибудь, вскормленный божественными словами, не знал. Ибо богословие многократно приписывает Ему господство, отделяя Его даже от сверхнебесных сил. Почему же богословы воспевают как Силу то, что за пределами всякой силы? Или же как мы должны понять применительно к Нему именование Силой?
2. Итак, мы утверждаем, что Бог есть Сила, потому что Он про-имеет в Себе и превосходит всякую силу; потому что Он причина всякой силы, все по непреклонной и неограниченной мощи вводящая в бытие; потому что Он причина самого существования как силы в целом, так и каждой силы по отдельности; и потому что, обладая безмерной силой, Он не только доставляет силу всему, но и пребывает выше всякой, даже самой-по-себе силы. Он имеет сверхспособность бесконечное число раз создавать бесконечное число новых по сравнению с существующими сил, и бесконечные Им бесконечно создаваемые силы не могут когда-либо притупить Его сверхбезграничную силотворную силу. Кроме того, Его невыразимая, непознаваемая, невообразимая, все превосходящая сила, или избыток; мощи, позволяет Ему придавать силу немощи поддерживать и укреплять крайние из ее выражений, как это можно видеть на примере чувств: сверхъяркий свет достигает и притупленного зрения, а громкие звуки проникают, говорят, и в уши, не очень легко звуки воспринимающие. Ибо то, что вообще не слышит, уже не слух, и то, что вообще не видит, уже не зрение.
3. Это безмерно мощное преподание Божие распространяется во все сущее, и среди сущего нет ничего, что было бы совершенно лишено всякой силы, не имело бы либо умственной, либо словесной, либо связанной с чувствами, либо жизненной, либо вещественной силы. И само, если так можно сказать, бытие имеет силу быть от сверхсущественной Силы.
4. Из Нее происходят боговидные силы ангельских чинов; из Нее происходят и способность ангелов существовать неизменно, и все свойственные их бессмертным умам постоянные движения, и само их неуклонное и неубывающее стремление к добру. От беспредельно благой, Самой посылающей им это Силы они получили силу и быть таковыми, и стремиться всегда быть, и саму силу стремиться всегда иметь силу.
5. Излияния неистощимой Силы доходят до людей, животных, растений и всей природы и придают соединенному силу любить друг друга и общаться, а разделенному — силу существовать свойственным каждому образом в своих пределах, не сливаясь с другим и не смешиваясь; они поддерживают чины и благие порядки всего в собственном благе; соблюдают бессмертные жизни ангельских единиц невредимыми, а вещество и порядки небесных тел, светил и звезд неизменными; дают возможность существовать вечности; поступательными движениями разделяют круговорот времени, а возвратом в прежнее состояние, соединяют; дают огню силу не угасать, а течению воды не истощаться; массе воздуха сообщают границы; землю основывают ни на чем; ее живые порождения сохраняют неиспорченными; стихии во взаимной гармонии и неслиянном и нераздельном взаимопроникновении сберегают; союз души и тела поддерживают, питательные и растительные силы растений приводят в действие; управляют все осуществляющими силами; неразрушаемость пребывания всего обеспечивают; и само обожение даруют, силу для этого посвященным подавая.
И вообще пет ничего из сущего, лишенного вседержительской защиты и окружения божественной Силой. Ибо не имеющее вообще никакой силы и не существует, и ничего не представляет собой, и вообще никак не имеет места.
6. Однако же Елима маг говорит: «Если Бог всесилен, почему же ваш богослов утверждает, что Он чего-то не может?». Это он укоряет божественного Павла, сказавшего, что Бог не может «Себя отречься» (2 Тим. 2:13). Напомнив это, очень боюсь, всерьез размышляя о том, какой у этого богословский смысл, быть осмеянным за глупость, как если бы покушался разрушить непрочные, построенные играющими на песке детьми домики или старался попасть в недоступную цель.
Ведь отречение от себя есть отпадение от истины, истина же есть сущее, и отпадение от истины есть отпадение от сущего. Если, таким образом, истина есть сущее, отрицание же истины — отпадение от сущего, то Бог от сущего отпасть не может, а небытия нет. Как, пожалуй, кто-нибудь скажет: Он не может не мочь и не знает по лишенности неведения. Не уразумевший этого философ напоминает неопытных атлетов, которые в своем воображении часто считают противников слабыми, и, мужественно борясь с тенью отсутствующих и напрасными ударами смело поражая воздух, воображают, что побеждают своих противников, и восхваляют себя, даже не зная, какая у тех сила.
Мы же, подражая, по возможности, богослову, воспеваем сверхсильного Бога как всесильного, как блаженного, как единого Владыку, как Господствующего в Своем вечном владении, как ни в чем от сущего не отпавшего, более того, превосходящего и предымеющего все сущее, сверхсущественного по силе и всем сущим обильным излитием от избытка растущей силы способность быть и само бытие даровавшего.
7. Также Бог воспевается как Справедливость — как всех по достоинству наделяющий, и благомерность, и красоту, и благочиние, и устройство, и все распределения, и порядки назначающий каждому в соответствии с поистине сущим справедливейшим пределом, и для всех и каждого из них являющийся Причиной самостоятельности. Ибо все божественная справедливость учиняет и определяет, все сохраняя беспримесным, с другим не смешанным, и всем сущим каждому подобающее даруя, в соответствии с принадлежащим каждому из сущих достоинству.
И если мы это говорим правильно, то те, кто укоряют божественную справедливость, сами не понимают, что оказываются виновными в явной несправедливости, ибо заявляют, что у смертных должно быть бессмертие, у несовершенных совершенство, у существ свободных в движении внешнее принуждение, у изменчивых тождественность, совершенство силы у слабых, что сущие во времени должны быть вечными, подвижные по природе неизменными, наслаждения временные вечными, и вообще свойства одних готовы передать другим. Следует знать, что божественная справедливость потому и является поистине истинной справедливостью, что всем дает свойственное им, в соответствии с достоинством каждого из сущих, и природу каждого сохраняет согласно ее чину и силе.
8. Но кто-нибудь скажет: нет справедливости, если праведных людей оставляют без помощи, когда их угнетают злые люди. На это следует ответить: если люди, которых ты назвал праведными, любят то, чего домогаются на земле приверженцы материи, то они совершенно отпали от божественной любви, и я не знаю, как они могут быть названы праведными, предпочитая воистину возлюбленному и божественному незаслуживающее уважения и любви, недостойное их похвал. Если же они любят поистине сущее, то когда кто-то, желая чего-то, желаемое получает, следует радоваться. А не тогда ли особенно люди приближаются по добродетелям к ангелам, когда в стремлении к божественному, по возможности, отходят от пристрастия к материальному? Особенно же мужественно в этом упражняются, когда претерпевают за Добро беды. Так что истинно будет сказать, что характерное свойство божественной справедливости не прельщать и не губить мужество лучших людей материальными подаяниями, и если с кем-то это начнет происходить, не оставлять людей без помощи, но утверждать их в добром и нерасслабленном стоянии и по достоинству воздавать им за то, что они такие.
9. Эта божественная справедливость воспевается и как Спасение всех, потому что она поддерживает и сохраняет особые у каждого и несмешанные с другими сущность и чин, беспримесно будучи причиной свойственных всем особенностей поведения.
Если же кто-то воспоет Спасение и за то, что оно спасительно изымает все из худшего, мы и этого гимнопевца всеобщего спасения полностью примем и оценим за то, что первым делом в спасении он считает поддержание всего неизменным, согласным с самим собой, немятежным и несклонным к худшему; сбережение всего непобедимым, неподверженным нападениям, собственными для каждого смыслами украшаемым; избавление всех от всякого неравенства и вторжения в чужие пределы; и соблюдение пропорций каждого не меняющимися и не переходящими в противоположные. Не вопреки ведь мысли священного богословия он воспоет спасение этого рода как избавляющее все сущее всех спасающей благостью от отпадения от собственных благ, насколько природа каждого из спасаемых это допускает. Потому и называют богословы это Избавлением, что Оно не позволяет воистину сущему отпасть в небытие, и, если что-то уклоняется к погрешности и бесчинию, и претерпевает какой-то ущерб в полноте собственных благ, то Оно и его от страдания, немощи и лишения избавляет, недостающее восполняя и немощное по-отечески укрепляя, от зла возвышая и, более того, в добре восстанавливая, возмещая отпадшее благо, в чин и порядок обращая его бесчиние и беспорядок, в неповрежденное состояние возвращая и от всего испорченного освобождая.
Но об этом и о Справедливости, измеряющей и определяющей равенство всех и удаляющей всякое неравенство, происходящее от убавления свойственного всем и каждому равенства, уже было сказано. Если же кто-то имеет в виду неравенство, вообще всех от всех отличающее, то такое наравенство Справедливость оберегает, не допуская, чтобы произошло смешение всего со всем, сохраняя все сущее в соответствии с тем видом, в котором каждому свойственно быть.

Дионисий Ареопагит. О БОЖЕСТВЕННЫХ ИМЕНАХ.

Глава девятая Об именах «Великий», «Малый», «Тот же», «Другой», «Подобный», «Неподобный», «Покой», «Движение», «Равенство»
1. Поскольку и такие имена, как Великий, Малый, Тот же, Другой, Подобный, Неподобный, Покой и Движение прилагаются ко всеобщей Причине, давай, по мере наших сил, рассмотрим и эти образы богоименования.
Бог воспевается в Речениях как «Великий», и «в величии», и в «легком дыхании», являющем божественную малость; и как «Тот же» — когда Речения говорят: «Ты же — Тот же» (Пс. 101:28)\ и как «Другой» — когда те же Речения изображают Его многообразным и многовидным; и как «Подобный» — как субстанция подобных и подобия; и как «Неподобный всем», потому что нет Ему подобного. И — как «Стоящий», «Недвижимый», «Сидящий во век» и как «Движимый» — как во все проходящий; и другими подобными этим божественными именами Бог воспевается в Речениях.
2. Великим же Бог называется как обладающий Своим особенным величием, которое передается от Него всем великим, изливаясь и простираясь вне и выше всякого величия, всякое место объемля, всякое число превосходя, всякую безмерность переходя, и по причине преисполненности Его великими делами и источаемыми Им дарами, так как, делаясь всем причастными, они и по безмерном их излитии совершенно не уменьшаются, оставаясь столь же преизбыточными, и от причастий не умаляются, но еще более проистекают. Величие это и беспредельно, и неизмеримо, и неисчислимо; эта чрезмерность и соответствует абсолютному и сверхпростирающемуся излитию необъятного величия.
3. Как о Малом и Тонком о Нем говорят постольку, поскольку Он находится за пределами всякого объема и измерения и беспрепятственно сквозь все проникает. Малое является ведь и причиной всего, ибо не найдешь ничего, непричастного идее малости. Применительно же к Богу Малое должно разуметь как Его свойство невозбранно проходить сквозь все и действовать во всем, «и проникать до разделения души и духа, связок и мозга костей и различающих помышлений и разумений сердца» (ср. Евр. 4:12), и вообще всего сущего. Ибо «нет твари, сокровенной от Него» (Евр. 4:13). Это Малое бесколичественно, бескачественно, неуловимо, бесконечно, неопределимо, всеобъемлюще, само же нсобъемлемо.
4. Имя То же указывает на сверхсущественно Вечное, непреложное, пребывающее в Себе, равным образом всегда Самому Себе равное; одновременно во всем равным образом присутствующее; твердо и чисто Само по Себе в Себе в наилучших пределах сверхсущественной тождественности утвержденное; неизменяемое, постоянное, неуклонное, неизменное, беспримесное, невещественное, простейшее; не имеющее в чем-либо нужды, нерастущее, неубывающее, нерожденное; не как бы еще не рожденное, или не полностью, или чем-то или в каком-то качестве не рожденное, и не как будто никогда никоим образом не сущее; но как высшее всего нерожденного, абсолютно нерожденное, вечно сущее; Сущее совершенным-в-собственном-смысле-слова; Сущее тем же самым Само по Себе; Самим Собой единообразно и тождественнообразно определяемое; тем же самым из Себя всем достойным причаствовать сияющее; одно с другим сочетающее по причине изобилия тождества; проимеющее в Себе равным образом и противоположности, будучи одной-единственной превосходящей тождественность Причиной всякой тождественности.
5. Другим Бог называется потому, что Он промыслительно соприсутствует всему и ради спасения всех становится «Всем во всём», пребывая в Себе неотлучным от Своего тождества, одним непрерывным действием и пребывая, и с непреклонной силой подавая Себя для обожения обращенных.
Следует обратить внимание на инаковость по отношению к Богу разных Его образов в многовидных явлениях, на какое-то отличие Являющего от являемого. Как ведь если, чтобы описать душу, мы позаимствуем образы у тела и свяжем части тела с тем, что не имеет частей, то, применив к таковому части, мы придадим им новое, свойственное душе, значение; используя их названия для обозначения способностей, мы скажем, что голова это ум, шея — мнение (как нечто посредствующее между словом и бессловесностью), грудь — гнев, живот — желание, а ноги и ступни — природа; в гораздо же большей степени подобает священными разъяснениями таинственного очищать инаковость форм и образов, применяемых к Тому, Кто запределен всему. И если хочешь трехмерность тел применить к неприкасаемому и не имеющему образа Богу, то «шириной» Божией следует назвать сверхширокое на всех Божье исхождение, «длиной» распростертую над всем силу, а «глубиной» Его непостижимые для всех сущих сокровенность и непознаваемость.
Но чтобы за объяснением инородных образов и форм не позабыть нам самих бестелесных божественных имен, перемежая их чувственными символами, об этом мы скажем в «Символическом богословии». А сейчас заметим, что сам факт божественной инаковости нам следует понимать не как некую измену сверхнепреложному тождеству, но как Его единящее умножение Себя в единовидных плодотворных исхождениях.
6. Если кто-нибудь назовет Бога Подобным как полностью во всем непоколебимо и нераздельно Подобного Себе, нам не следует считать такое богоименование недостойным. Богословы говорят, что, все превосходя, Бог как таковой ничему не подобен, но Он дарует Божье подобие обращающимся к Нему, чтобы они по мере сил подражали Сущему выше всякого предела и слова. Божественному же подобию свойственна сила обращать все введенное в бытие ко всеобщей Причине. Таковое и следует называть подобным Богу и сущим «по божественному образу и подобию» (ср. Быт. 1:26), ибо не Бог же тому подобен, равно как и человек не подобен своему изображению: подобными друг другу могут быть учиненные одинаково, и их можно взаимно уподоблять одного другому и оборачивать в обоих направлениях подобие их, и оба они могут быть подобны друг другу, соответствуя предваряющему их прообразу их подобия; у причины же и следствий такой взаимности допустить мы не можем. И способность быть подобными даруется ведь не только таким-то и таким-то: Бог есть Причина способности быть подобными всех причастных к подобию и является Субстанцией и самого самого-по-себе-подобия. И то, что у всех подобно, подобно благодаря некоему следу божественного подобия и способствует их единству.,
7. И нужно ли что-то об этом говорить? Ведь само богословие почитает Его как Неподобного и всему Несообразного как от всего Отличающегося и — что еще более парадоксально — говорит, что нет ничего Ему подобного. Однако же это не противоречит сказанному о подобии Ему. Одно и то же и подобно Богу, и неподобно: подобно в той мере, в какой возможно подражать Неподражаемому, неподобно же потому что следствия уступают Причине, беспредельно, неизмеримо никакими мерами Ее не достигая.
8. Что же скажем о божественном «стоянии», или «сидении»? Что иное это может означать, как не то, что Бог пребывает в Себе Самом; что Он прочно укреплен и сверхутвержден в неизменном тождестве; что Он действует одинаково относительно того же самого одним и тем же образом; что Он пребывает из Себя неисходным, а по причине этой неизменности и полностью неподвижным, и притом сверхсущественно. Ибо Он есть Причина всякого стояния и сидения, и Он выше всякого сидения и стояния, и в Нем все составилось и по причине «стояния» собственных благ непоколебимо сохраняется.
9. Но что думать, когда богословы о во все Проходящем и Движущемся говорят как о Неподвижном? Не следует ли и это воспринимать подобающим Богу образом? Ведь Его движение надо представлять себе благочестиво, не как случайное изменение, превращение, либо колебание, или движение в пространстве, по прямой, или кругообразное, или и такое и такое одновременно, либо как умственное, душевное, или физическое, но как движение, которым Бог приводит все в существование, все содержит, все всячески проразумевает и во всем присутствует неодолимым охватом всего, промыслительными выступлениями во все сущее и энергиями.
Так что да будет слову позволено и движения неподвижного Бога воспеть подобающим Богу образом. Движение по прямой пусть означает неизменность и неуклонное исхождение энергий и происходящее из Него бытие всего; движение по спирали — твердое исхождение и плодотворное стояние; движение по кругу — тождественность, охватывающую и середину, и края, и объемлющее, и объемлемое, и возвращение к Нему из Него происшедших.
10. Если же кто-то считает, что наименования Бога Тем же и Справедливостью имеют в Речениях смысл «Равный», то надо сказать, что Бог «Равен» не только как лишенный и умственное движение, в соответствии с которым действует ум, или частей и неизменный, но и как равным образом на все и сквозь все распространяющийся, как Субстанция самой-по-себе-равности, соответственно Которой все равно вмещают друг друга, каждый равно, согласно его способности, получает причастие, всем равно, по достоинству, раздается подаяние, а также потому что всякое равенство — в уме, в разуме, в слове, в чувстве, в существе, в природе и желании — прежде того запредельно и объединение Он содержит в Себе, благодаря Своей превосходящей всякое равенство творческой силе.

Глава десятая Об именах «Вседержитель» и «Ветхий денми», и здесь же о вечности и о времени
1. Пора многоименного Бога воспеть в слове и как Вседержителя и Ветхого денми. Первое говорится потому, что Он есть все поддерживающая, связывающая и объединяющая Основа, все в Себе неразрывно содержащая; все из Себя, как из корня, вседержительно производящая; все в Себя, как в пучину, вседержительно обращающая; все на Себе, как на все выдерживающем фундаменте, держащая; все поддерживаемое единым всеохватывающим объятием оберегающая и ничему погибнуть, даже от Нее отпавшему, как из всеобщего убежища изгнанному, не позволяющая. Богоначалие называется Вседержителем и как надо всем господствующее и, не смешиваясь, поддаными управляющее, и как всеми желаемое и возлюбленное, и как ига желанные и сладкие муки божественной, вседержитель-ной и беспечальной любви к своей благости на всех налагающее.
2. Как Ветхий же денми Бог воспевается потому, что Он существует и как вечность, и как время всего, и до дней, и до вечности, и до времени. Однако и время, и день, и час, и вечность надо относить к Нему богоподобно, потому что Он при всяком движении остается неизменным и неподвижным, вечно двигаясь, пребывает в Себе и является Причиной и вечности, и времени, и дней.
Потому и в священных богоявлениях при мистических озарениях Бог изображается и как седой, и как юный: старец означает, что Он — Древний и сущий «от начала»; юноша же — что Он не стареет; а оба показывают, что Он проходит сквозь все от начала до конца; или же, как говорит наш божественный священносовершитель, оба они обнаруживают божественную древность: старец — первого во времени, а более юный — более изначального по числу, поскольку единица и ближайшие к ней числа из-начальней далеко от них отошедших.
3. Подобает, мне кажется, узнать из Речений также природу времени и вечности. Ведь не все даже абсолютно нерожденное и поистине и всецело бесконечное они везде называют вечным и не все нетленное, бессмертное, неизменное и пребывающее постоянным, как, например, говоря: «Поднимитесь, двери вечные» (Пс. 23:7) и тому подобное. Часто подобное наименование они применяют и к более древнему. Иногда они называют вечностью также и всю протяженность нашего времени, поскольку это свойственно вечности — быть древней, неизменной и измерять бытие в целом.
Временем же называют то, что связано с рождением, тлением, изменением и пребыванием то в том, то в другом состоянии. Почему богословие и говорит, что, ограниченные здесь временем, мы причастимся вечности, когда дойдем до нетленного и неизменного века. Речения же иногда имеют в виду и временный век, и вечное время, хотя преимущественно мы знаем из них, что Сущее по большей части и в собственном смысле слова называется и предстает вечным, а рождаемое временным.
Не следует, таким образом, думать попросту, что называемое вечным совечно предвечному Богу, но, неуклонно следуя за высокочтимейшими Речениями, вечное и временное подобает разуметь в соответствии с известными им образами. Между же Сущим и рождаемым — то, что отчасти причастно вечности, отчасти же времени. Бога же можно воспевать и как Вечность, и как Время — как Причину и всего времени, и вечности, и Ветхого денми, как до времени и выше времени Сущего и изменяющего «времена и лета», также и до веков Существующего, поскольку Он — и до вечности, и выше вечности, и Царство его — «царство всех веков». (Пс. 144:13) Аминь.

Дионисий Ареопагит. О БОЖЕСТВЕННЫХ ИМЕНАХ.

Глава одиннадцатая Об имени «Мир», о том, что означает «Само-по-себе-бытие», что такое «Сама-по-себе-жизнь», «Сама-по-себе-сила» и другое, таким образом выражаемое
1. Давай же мирными гимнами восхвалим божественный первособранный Мир. Ведь Он всех объединяет и порождает и создает всеобщее единомыслие и согласие. Потому и желают Его все, что их разъединенное множество Он обращает в цельное единство и разделенных всеобщей междоусобной войной соединяет в однородное сообщество. Ведь именно благодаря причастности к божественному Миру старейшие из единящих сил объединяются внутри самих себя, друг с другом и с единым всеобщим Началом мира и объединяют находящихся ниже них внутри них самих, друг с другом и с единым и совершенным Началом и Причиной всеобщего Мира. Нераздельно присутствуя во всем, словно некими скрепами соединяя разделенных, Он всему дает предел и границы, все оберегает и ничему не позволяет, разрушаясь, разливаться в нечто бесформенное и неопределенное, беспорядочное и непостоянное, оказывающееся лишенным Бога, из своего единства изошедшим и, со всем перемешавшись, друг в друге растворенным.
Что же касается самого божественного Мира, — что Он такое, или Покоя, каковой священный Иуст называет невыразимостью и исходящей на все познаваемое Неподвижностью, — каким образом Он остается Миром и пребывает Покоем, существует в Себе и внутри Самого Себя, весь целиком в Самом Себе более-чем-объединяется, и входит в Себя, и многократно Себя умножает, и не оставляет единства с Собой и проходит во все, оставаясь внутри всего целым ради безмерного все охватывающего единства, — этого ни сказать, ни помыслить никому из сущих непозволено и невозможно. Но приложив к Нему невыразимость и непознаваемость как к Сущему превыше всего, рассмотрим — насколько это людям и нам, отстающим от многих добрых людей, возможно — Его умопостигаемые и называемые причастия.
2. И первым делом надо сказать, что Он есть Субстанция самого-по-себе-мира, мира в целом и мира во всех его проявлениях и что Он все друг с другом соединяет в неслиянном единстве, при котором все, нераздельно и нерасторжимо объединенное, остается однако же неповрежденным в свойственном каждому виде, неискаженным смесью с противоположным и ничуть не утратившим соединяющей правильности и чистоты.
Рассмотрим же некую единую и простую Природу мирного соединения, соединяющую все с Собой и друг с другом и сохраняющую все в неслитном охвате всего и несмешанным и сорастворенным. Благодаря Ей божественные умопостигаемые умы объединяются со своими мыслями и мыслимым и затем восходят к неведомому соединению с тем, что находится выше ума. Благодаря Ей души, объединив и сведя к единой умственной чистоте свои разнообразные идеи, шествуют подобающим им путем и чином через невещественное и лишенное частей разумение к сверхразумному Единству. Благодаря Ей, в Ее божественной гармонии, совершается неразрывное сплетение всего воедино и достигаются совершенное согласие, единодушие и союз без слияния соединяемого и неразделимо содержимого.
Ибо целостность совершенного Мира доходит до всего сущего с простейшим и беспримесным пришествием Его единотворящей силы, соединяя все и связывая края через середину с краями в едином равном сопряжении любви, даруя наслаждаться Им и наиболее далеко отстоящим пределам всего и все путем единения, отождествления, соединения и собирания породняя; а божественный Мир при этом остается стоять нераздельным, в Едином открывающий все, через все проходящим и из своей собственной тождественности не выступающим, ибо Он доходит до всего и соответствующим образом передает Себя всем; и изливается избытком мирной плодотворности, и по чрезмерности единства пребывает Весь во всем всецело с Собой сверхобъединенным.
3. Но разве, спросит кто-нибудь, все желает мира? Многие ведь радуются разности и различиям и не хотят добровольно пребывать в покое. И если говорящий это скажет, что разность и различия — это свойство каждого из сущих и что ни единое существо среди сущих, каким бы оно ни было, никогда не захочет его потерять, на это и мы не станем возражать, но проявим таковое желание мира. Ведь все любят быть в мире и единстве с собой и от самих себя и от принадлежащего им не удаляться и не отпадать. А совершенный Мир есть Хранитель свойственной каждому беспримесной особности, своими дарующими мир промыслами все сохраняющий не разделенным междоусобицей и несмешанным с Самим Собой и друг с другом, неподвижной и неуклонной силой удерживая все во взаимном мире и неподвижности.
4. И если все движимое хочет не в покое пребывать, а совершать свойственное ему движение, то и это есть желание всеобщего божественного Мира, всех сохраняющего от самих себя неотпадшими и оберегающего особность и подвижную жизнь всех движимых неизменной и неотпадшей, в состоянии мира с самими собой и в той самой деятельности, какая им свойственна.
5. Если же тот, кто говорит о достигаемом путем отпадения от Мира различии, утверждает, что не все являются приверженцами мира, то лучше всего на это ответить, что нет ничего из сущих, что совершенно отпало бы от всякого единства. Ибо не существует и не бывает в сущих совершенно непостоянного, беспредельного, неутвержденного и несовершенного. Если же он скажет, что это люди, ненавидящие мир и свойственные миру блага и радующиеся раздорам, ссорам, вспышкам гнева и смятению, то — жалкие подобия стремления к миру удерживают и их, многообразными страстями обуреваемых, и их удержать неразумно желающих, и восполнением вечно утекающего надеющихся успокоить себя, обеспокоенных недостатком властвующих над ними наслаждений.
Что же можно сказать об изливающем мир Христовом человеколюбии, глядя на которое, мы учимся больше не воевать ни с самими собой, ни друг с другом, ни с ангелами, но по мере сил вместе с ними трудиться в божественном, в соответствии с Промыслом Иисуса, «все во всем» производящего и соделывающего от века предопределенный неизреченный мир, примиряющий нас с Ним в духе, а через Него и в Нем — с Отцом. Об этих сверхъестественных дарах довольно много говорится в «Богословских очерках», где вместе с нами свидетельствует и священное дуновение Речений.
6. Но поскольку ты некогда спросил меня письмом, что я называю самим-по-себе-бытием, самой-по-себе-жизнью, самой-по-себе-премудростью, и сказал, что недоумевал, почему я иногда называю Бога Самой-по-себе-жизнью, а иногда Субстанцией самой-по-себе-жизни, я счел необходимым, священный человек Божий, разрешить и это твое касающееся меня недоумение. И прежде всего, повторю и теперь сказанное уже тысячу раз: не противоречие это — называть Бога Самой-по-себе-силой, или Самой-по-себе-жизнью и Субстанцией самой-по-себе-жизни или мира или силы. В одном случае Он получает имя сущих, и особенно первоначально сущих, как Причина всех сущих, во втором же — как сверхсущественно превыше всех, в том числе и первоначально сущих, Сверхсущий.
О чем вообще, спрашиваешь ты, мы говорим как о самом-по-себе-бытии или о самой-по-себе-жизни, и что считаем абсолютно и изначально существующим и первоначально Богом установленным? Это, говорим мы, объяснить не сложно, и можно сделать это прямо и просто. Мы ведь не утверждаем, что само-по-себе-бытие есть какая-то божественная или ангельская сущность, являющаяся причиной бытия всего сущего, ибо у бытия всего сущего и у самого бытия — одно сверхсуществснное Начало, одна Сущность и одна Причина. Не говорим мы и того, что жизнь происходит от другой божественности помимо сверхбожественной Жизни, являющейся причиной всего живущего, и самой-по-себе-жизни. Короче говоря, мы не считаем, что среди сущего есть какие-то изначальные творческие сущности и субстанции, кое-кем опрометчиво называемые богами и творцами сущего, каковых, поистине и прямо говоря, ни сами они не знали, поскольку те не существуют, ни отцы их. Бытием же и Самой-по-себе-жизнью (и Самой-по-себе-божественностью) мы называем — как нечто изначальное, божественное и являющееся Причиной — единое сверхначальное и сверхсущественное Начало и Причину всего, а как нечто причастное — подаваемые непричастным Богом промыслительные силы: самого-по-себе-осуществления, самого-по-себе-оживления, самого-по-себе-обожения, — соответствующим образом причащаясь каковым, сущее и является, и называется и сущим, и живущим, и обоженным, и тому подобным. Потому Благой и называется Создателем первых из них, потом их в целом, потом их по отдельности, потом тех, кто им в целом причаствует, потом — кто отчасти.
И нужно ли об этом говорить, когда некоторые из наших божественных священноучителей Основой и самой-по-себе-благости, и божественности называют Того, кто превосходит и благость и божественность, говоря, что сама-по-себе-благость и божественность есть благотворящий и боготворящий дар, исходящий от Бога; а сама-по-себе-красота есть излитие способности быть красивым-в-собственном-смысле-слова, создающая и красоту в целом, и частичную красоту, в целом красивое и отчасти красивое; и другое, что таким образом говорится и будет говориться, призвано являть промыслы и блага, причаствуемые сущими, изобильным излитием происходящие и проистекающие от непричастного Бога, чтобы Причина всего оставалась строго за пределами всего, и сверхсущественное и сверхъестественное повсюду и всегда превышало всякую сущность и природу.

Глава двенадцатая Об именах «Святое святых», «Царь царей», «Господин господ», «Бог богов»
1. Поскольку и об этом, сколько надо было сказать, до конца, как я думаю, сказано, подобает нам воспеть Бесконечно-именуемого и как «Святого святых» (Дан:9, 24) и как «Царя царствующих» (7 Тим. 6, 15; Откр. 19:16), царствующего вечно, «на веки и далее», и как «Господина господ» (7 Тим. 6, 15; Откр. 19:16) и «Бога богов» (Пс. 49:7). И первым делом надо пояснить, что мы понимаем под самой-по-себе-святостью, что под царством, под господством, под божественностью и что Речения хотят показать, удваивая имена.
2. Ведь святость, насколько мы можем это сказать, есть свобода от всякой скверны и совершенная во всех отношениях незапятнанная чистота. Царство же — это распределение всяких ограничений, постановлений, законов и порядков. Господство же есть не только преодоление худшего, но и всесовершенное овладение всяким добром и благом и их истинное и надежное обеспечение. Почему «господство» и родственно словам «господин», «то-что-господствует», «господствующее». Божественность же есть всевидящий Промысел, все окружающий совершенной благостью и содержащий. Она наполняет собой и превосходит все то, что пользуется ее Промыслом.
3. Эти имена должны быть абсолютным образом воспеты применительно ко все превосходящей Причине, а к ним должны быть прибавлены Превосходящая святость, Господство, Вышнее царство и Простейшая божественность. Из Нее ведь однажды внезапно произросла и распространилась всякая беспримесная законченность всякой безупречной чистоты, всякое учинение сущих и устройство. Она изгоняет всякую дисгармонию, неравенство и несоразмерность, радуется благочинному тождеству и правильности и ведет за Собой удостоенных причаствовать Ей. Ей свойственны полное и совершенное обладание всем хорошим, всякий добрый промысел, наблюдающий и поддерживающий промышляемых. Себя Она благолепно подает для обожения обращающихся.
4. Поскольку все Причинивший преисполнен всем в единой все превышающей чрезмерности, Он и воспевается как Святой святых и прочим соответствующим переполняющейся Причине и Ее запредельному превосходству образом. Можно сказать: насколько святое, божественное, господское или царское превосходит не являющееся таковым, а само-по-себе-причастие — ему причаствующих, настолько выше всех сущих пребывает Превосходящий все сущее, Непричастный всего — и причаствующих, и причастия   все Причинивший. Святыми же, царями, господами и богами Речения называют первых в соответствующем каждому из них чине, через которых вторые, причащаясь Божьих даров, умножают то, что им передается простым, в соответствии со своими особенностями, разнообразие каковых первейшие промыслительно и боговидно присоединяют к собственному единству.Глава тринадцатая Об именах «Совершенный» и «Единый»
1. О тех именах достаточно. Переведем, наконец, речь, если ты полагаешь это разумным, на само наиболее значительное из имен. Ведь богословие Причинившему все приписывает все, и все разом, и воспевает Его как Совершенного и как Единого.
Совершенен Он не только как самосовершенный, единообразно Сам Собой ограниченный и целиком в Своей целостности совершеннейший, но и как сверхсовершенный, потому что превосходит все, всякую безмерность ограничивает, всякий предел преодолевает, ничем не будучи вмещаем и постигаем, но во все и выше всего простираясь непрестанными импульсами бесконечных энергий.
Совершенным Он называется также и как не увеличивающийся, но всегда совершенный, и не уменьшающийся; как все в Себе проимеющий и всем изливающийся в одном и том же непрестанном процессе преизбыточного неубывающего преподания, которым Он все делает совершенным и наполняет Своим совершенством.
2. Единым же Он зовется потому, что единственно Он есть — по превосходству единственного единства — всё и является, не выходя за пределы Единого, Причиной всего. Ибо нет в сущем ничего непричастного Единому. Ведь как всякое число причастно единице — и говорится «одна двоица», «один десяток», или «одна половина», «одна треть», «одна десятая», — так и все, и часть всего причаствует единице, и существование единицы означает существование всего.
Причиняющий все не есть единица среди многих единиц: Он предшествует всякой единице и множеству и всякую единицу и множество определяет. Нет ведь множества, никак не причастного единице, но многое в частях едино как целое; многое привходящим едино подлежащим; многое числом или силами едино видом; многое видами едино родом; многое проявлениями едино началом. И нет ничего среди сущих, что каким-то образом не было бы причастно Единому, в своем единстве соединенно прообъемлющего все во всем, все в целом, включая противоположности.
Без единицы не получится ведь и множества, единица же без множества может существовать как единица, предшествующая всякому множественному числу. И если предположить, что все со всем объединено, все и будет целым Единым.
3. Кроме того, следует знать и то, что соединенное соединяется, говорят, в соответствии с про-замышленным видом каждого единого, Единое же является Основой всего. И если исключить Единое, не будет ни целого, ни части, ни чего-либо другого из сущего. Ибо Единое все единовидно в себе предымеет и объемлет. Потому-то богословие и воспевает Богоначалие в целом как Причину всего, называя Его Единым. И «один Бог Отец», «один Господь Иисус Христос», «один и тот же Дух» говорится по причине высшей степени нераздельности целостного божественного единства, в котором все воедино собрано и соединено и существенно присутствует.
Почему все по справедливости и восходит и возводится к Богоначалию, благодаря Которому, из Которого, Которым, в Котором и в Которого все существует, составлено, пребывает, содержится, восполняется, и возвращается. И не найти в сущем ничего, что являлось бы тем, чем оно является, совершенствовалось бы и сохранялось бы не благодаря Единому, как сверхсущественно именуется вся Божественность.
И подобает и нам, обращаемым силой божественного единства от многого к Единому, единым образом воспеть цельную и единую Божественность — Единое, являющееся Причиной всего, предшествующее всяким единице и множеству, части и целому, границе и безграничности, пределу и беспредельности, все сущее и само Бытие ограничивающее, единообразно являющееся Причиной каждого и всех в целом, а вместе с тем пребывающее до всех и выше всех, выше самого Единого Сущего, само Единое Сущее ограничивая, если только Единое Сущее причисляется к сущим. Число ведь причастно сущности, Сверхсущественное же Единое ограничивает и Единое Сущее, и всякое число, и Само является Началом, Причиной, Числом и Порядком и единицы, и числа, и всего сущего.
Почему все превышающая Божественность, воспеваемая как Единица и как Троица, и не является ни единицей, ни троицей в нашем или кого-нибудь другого из сущих понимании. Но мы называем и Троицей, и Единицей превышающую всякое имя и сверхсущественную по отношению к сущим Божественность, чтобы по-настоящему воспеть Ее сверхобъединенность и богородность. Ведь никакая единица, никакая троица, никакое число, никакое единство, ни способность рожать, ни что-либо другое из сущего, или кому-нибудь из сущих понятное не выводит из все превышающей, и слово, и ум, сокровенности сверх всего сверхсущественно сверхсущую Сверхбожественность, и нет для Нее ни имени, ни слова, потому что Она — в недоступной запредельности.
И даже само имя Благость мы применяем к Ней не потому, что оно подходит, но потому что, желая что-то понять и сказать о Ее неизреченной природе, мы первым делом посвящаем Ей почетнейшее из имен. И хотя и в этом мы как будто соглашаемся с богословами, от истины в положении дел тем не менее мы далеки. Почему они и отдали предпочтение восхождению путем отрицаний как изымающему душу из сродного ей, проводящему через все божественные разумения, по отношению к которым Тот, Кто выше всякого имени, всякого слова и знания, запределен, а в результате всего соединяющему с Ним настолько, насколько возможно для нас с Ним соединиться.
4. Собрав вместе эти умопостигаемые имена Божий, мы открыли, насколько было возможно, что они далеки не только от точности (воистину это могут сказать ведь и ангелы!), но и от песнопений как ангелов (а низшие из ангелов выше самых лучших наших богословов), так и самих богословов и их последователей, или спутников, и даже самых скромных среди нам единочинных. Так что, если сказанное справедливо и нам по мере наших сил на самом деле удалось разъяснить смысл божественных имен, то это надо отнести к Причине всех благ, дарующей сначала саму способность говорить, а потом способность говорить хорошо.
Даже если какое-то из равных по силе имен оказалось упущенным, и его нам следует понимать точно таким же образом. Если же это неверно или несовершенно и если мы частично или полностью уклонились от истины, дело твоего человеколюбия исправить то, что вопреки желанию мы не поняли, дать разъяснение желающему научиться, прийти на помощь тому, у кого недостаточно сил, и уврачевать не желающего болеть, одно у себя находя, другое у другого, а все у Добра получая и нам передавая. Не уставая, благодетельствуй дружественному человеку. Ты ведь видишь, что никакое из переданных нам священно-начальных слов мы в себе не сокрыли, но передали их неизменными вам и другим священным мужам и еще передадим, насколько мы будем в силах говорить, а те, кому говорится, — слушать, ни в чем предания не искажая, если только в способности понимать или излагать их не ослабеем. Но это, как Богу нравится, пусть так и будет, и говорится. У нас же да будет это концом разъяснению умопостигаемых Божьих имен. Богом ведомые, перейдем к «Символическому богословию».

Дионисий Ареопагит. О ТАИНСТВЕННОМ БОГОСЛОВИИ.

ГЛАВА 1. Что такое Божественный Мрак
1.1. "О пресущественная, пребожественная и преблагословенная Троица, христианского богомудрия наставница! Вознеси нас на неведомую, пресветлую и высочайшую вершину познания Священнотайного Писания, где совершенные, неизменные и подлинные таинства Богословия открываются в пресветлом Мраке тайноводственного безмолвия, в котором при полнейшем отсутствии света, при совершенном отсутствии ощущений и видимости наш невосприимчивый к (духовному) просвещению разум озаряется ярчайшим светом, преисполняясь пречистым сиянием!"
Да будут таковы всегда мои молитвы!
И если ты, мой возлюбленный Тимофей, ревностно стремишься приобщиться к созерцанию мистических видений, то устранись от деятельности и чувств своих, и разума, и от всего чувственновоспринимаемого, и от всего умопостигаемого, и от всего сущего, и от всего не сущего, дабы в меру своих сил устремиться к сверхъестественному единению с Тем, Кто превосходит любую сущность и любое ведение, поскольку только будучи свободным и независимым от всего, только совершенно отказавшись и от себя самого, и от всего сущего, то есть все отстранив и от всего освободившись, ты сможешь воспарить к сверхъестественному сиянию Божественного Мрака.
1.2. Но смотри, как бы не стало известно это кому-нибудь из непосвященных, под коими я подразумеваю тех, которые настолько прилепились к дольнему миру, что возомнили, будто кроме естественного не существует никакого сверхъестественного бытия, наивно полагая при этом, что благодаря своим познаниям они могут уразуметь Того, Кто "соделал мрак покровом Своим". И если посвященные в Божественные таинства превосходят подобных, то что можно сказать о тех совершенных безумцах, которые Бога, то есть запредельную Причину всего сущего, низводят из горнего мира в дольний, полагая что Он ничем не отличается от (Пс.17.12) множества созданных ими богопротивных изваяний? А ведь им необходимо было бы знать, что все законы бытия утверждены именно Им, поскольку Он — Причина всего сущего, хотя в то же время Он совершенно не причастен сущему, поскольку превосходит все сущее и сверхсущее; но пусть не думают они, что отрицательные и положительные суждения о Нем — самой высшей Причине, превосходящей даже отсутствие бытия — исключают друг друга, поскольку Он превосходит любое отрицание и любое утверждение.
1.3. Вот и божественный Варфоломей утверждает, что Богословие многозначно и — недомыслимо, а Евангелие — величественно, велегласно и в то же время немногословно, но, как мне кажется, в действительности этими словами он хотел сказать, что Бог, как благая Причина всего сущего, велеречив и вместе с тем немногословен и даже бессловесен, поскольку Он запределен всему сущему и существует вне слов и мышления; ясно же и истинно открывается Он только тем, кто отвратившись от всего как чистого, так и нечистого и пройдя все ступени божественных совершенств, оставляет все божественные звуки, озарения, небесные глаголы и вступает во Мрак, где, как сказано в Писании, воистину пребывает Тот, Кто запределен всему сущему. Так, например, божественный Моисей прежде всего получает повеление не только самому очиститься, но и от неочищенных отдалиться, и только после всех очищений слышит он громогласные звуки труб и видит множество огней, блистающих ясным и лучезарным сиянием; затем оставив и народ свой, и даже избранных священников, достигает он высочайшей вершины божественного восхождения. Но и после этого общается он не Лично с Богом и созерцает не Его Самого, поскольку Он невидим, а только место, где Он пребывает.
По моему мнению это означает, что все самое возвышенное и божественнейшее из созерцаемого и мыслимого нами является своего рода доказательством о бытии Того, Кто превосходит все сущее, то есть доказательством, благодаря которому открывается истина о превосходящем всякое разумение присутствии Того, Кто пребывает на умопостигаемых высотах божественнейших селений Своих.
И вот, удалившись от всех, кто видел его и отрешившись от всего видимого, Моисей вступает в глубину мистического Мрака неведения, в котором у него прекращается всякая познавательная деятельность, совершенно исчезает всякое чувственное и зрительное восприятие, и принадлежит он уже не себе и не чему-либо сущему, но Тому, Кто запределен всему сущему, и, таким образом, только после того, как упразднил всякое ведение, Моисей господствующей частью своего разума соединяется с Тем, Кто недоступен никакому познанию, в совершенном неведении обретает он сверхразумное ведение. 

ГЛАВА 2. Каким образом возможно единение с Причиной всего сущего и как надлежит воспрославить Ее, превосходящую все сущее
Как горю я желанием достичь этого Мрака, дабы неведением и невидением узреть и познать Того, Кто превосходит созерцание и познание даже в невидении и в неведении! Ведь истинное познание, созерцание и сверхъестественное славословие Сверхъестественного — это именно неведение и невидение, достигаемое (постепенным) отстранением от всего сущего, наподобие того, как ваятели, вырубая из цельного камня статую и устраняя все лишнее, что застилало чистоту ее сокровенного лика, тем самым только выявляют ее утаенную даже от себя самой красоту. И полагаю, что при славословии Сверхъестественного отрицательные суждения предпочтительнее положительных, поскольку, утверждая что-либо о Нем, мы тем самым от самых высших свойств Его постепенно нисходим к познанию самых низших, тогда как отрицая, мы восходим от самых низших к познанию самых изначальных; таким образом, мы отказываемся от всего сущего ради полного ведения того неведения, которое сокрыто во всем сущем от всех, кто хотел бы познать его, и ради созерцания того сверхъестественного Мрака, который сокрыт во всем сущем от тех, кто хотел бы узреть его. 

ГЛАВА 3. В чем суть катафатического и апофатического методов в богословии
Итак, в "Богословских очерках", используя преимущественно катафатический метод богословствования, я разъяснил, почему благая сущность Божества почитается то единой, то тройственной; что означает отцовство и сыновство; как объясняет богословие (исхождение) Духа Святого; каким образом из недр невещественного и нераздельного Блага произошли светообразные (разумные) существа, которые творческой мощью совечных в Своем единстве (Божественных Ипостасей) пребывают неизменными как по отношению к Благости, так и по отношению к самим себе и друг ко другу; каким образом преестественный Иусус всецело приобщился человеческому естеству, и еще многие истины, о которых говорится в Писании, изъяснил я в своих "Богословских очерках".
В сочинении "О Божественных именах" разъяснил я, почему в Писании Бог именуется Благим, Сущим, Жизнью, Премудростью, Могуществом и еще многими умопостигаемыми именами.
А в "Символическом богословии" я объяснил, почему к Богу в Писании прилагаются наименования явлений чувственно-воспринимаемой действительности, а именно: что означают священные изображения Божественного тела, членов и органов; что такое Божественные селения и небеса; что означают Божественные гнев, скорбь и ненависть, опьянение и похмелье, клятвы и проклятия, сон, бодрствование и еще многие священные образы символического описания Божества.
И, полагаю, ты обратил внимание, что в последнем сочинении я гораздо более многословен, нежели в первом; в самом деле, "Богословским очеркам" и исследованию о Божественных именах надлежало быть менее пространными по сравнению с "Символическим богословием", поскольку чем выше возношусь я мыслью к созерцанию умопостигаемого, тем уже становится горизонт моего (духовного) видения; подобно этому и теперь, погружаясь в сверхмыслимый Мрак (Божественного безмолвия), я не просто немногословие, но полнейшую бессловесность и безмыслие обретаю.
В "Символическом богословии" по мере нисхождения от горнего мира к дольнему и речь моя, соответственно, становилась все более многословной; теперь же, по мере восхождения от дольнего мира к запредельным вершинам, речь моя становится немногословной, дабы по достижении конца пути обрести полнейшую бессловесность, всецело растворившись в (Божественном) безмолвии. Но почему же, наконец, — спросишь ты, — положительные суждения о Божественном начинаем мы с самого высшего утверждения, тогда как отрицательные — с самых низших?
Так вот, утверждая что-либо о Том, Кто превосходит любое утверждение, в своих суждениях о Нем нам следует исходить из того, что наиболее присуще Ему по природе, а в отрицательных суждениях о Том, Кто превосходит любое отрицание, следует начинать с отрицания того, что наиболее отличается от Него по природе. В самом деле, ведь не в меньшей же степени является Он жизнью или благостью нежели воздух или камень? И не более ли трезв Он и беззлобен, чем мы можем сказать или помыслить об этом? 

ГЛАВА 4. О том, что вследствие Своей запредельности Бог как Причина чувственновоспринимаемого бытия не является чем-либо чувственновоспринимаемым
Итак, я утверждаю, что Бог как Причина всего сущего запределен всему сущему; не будучи ни бессущностным, ни безжизненным, ни бессловесным, ни безрассудным, Он, тем не менее, не есть что-либо телесное, поскольку форма, образ, качество, количество и объем у Него отсутствуют и Он не пребывает в каком-либо определенном месте; у Него отсутствуют как чувственное, так и зрительное восприятие, ибо Он не только ничего не воспринимает, но и не есть что-либо из чувственновоспринимаемого; Он не подвержен болезням и свободен от смятения и волнений, являющихся следствием возбуждения чувственных страстей, однако Он не бессилен, не испытывает недостатка в свете и Ему не присущи непостоянство, изменение, искажение, разделение, оскудение, и, обобщая: ничто из чувственновоспринимаемого Ему не присуще и Он не есть что-либо чувственновоспринимаемое. 

ГЛАВА 5. О том, что вследствие Своей запредельности Бог как Причина умопостигаемого бытия не является чем-либо умопостигаемым
Обращаясь к той же теме, (дерзаю) утверждать следующее: Бог — это не душа и не ум, а поскольку сознание, мысль, воображение и представление у Него отсутствуют, то Он и не разум, и не мышление и ни уразуметь, ни определить Его — невозможно; Он ни число, ни мера, ни великое что-либо, ни малое, ни равенство, ни неравенство, ни подобие, ни неподобие; Он ни покоится, ни движется, ни дарует упокоение; не обладает могуществом и не является ни могуществом, ни светом; не обладает бытием и не является ни бытием, ни сущностью, ни вечностью, ни временем и объять Его мыслью — невозможно Он ни знание, ни истина, ни царство, ни премудрость, ни единое, ни единство, ни божество, ни благость, ни дух — в том смысле как мы его представляем, ни сыновство, ни отцовство, ни вообще что-либо из того, что нами или другими (разумными) существами может быть познано. Он не есть ни что-либо не сущее, ни что-либо сущее, и ни сущее не может познать Его в Его бытии, ни Он не познает сущее и бытии сущего, поскольку для Него не существует ни слов, ни наименовании, ни знаний; Он ни тьма, ни свет, ни заблуждение, ни истина; по отношению к Нему совершенно невозможны ни положительные, ни отрицательные суждения, и когда мы что-либо отрицаем или утверждаем о Нем по аналогии с тем, что Им создано, мы, собственно, ничего не опровергаем и не определяем, поскольку совершенство единственной Причины всего сущего превосходит любое утверждение и любое отрицание, и, обобщая: превосходство над всем совокупностью сущего, Того, Кто запределен всему сущему, — беспредельно.

Дионисий Ареопагит. О ЦЕРКОВНОЙ ИЕРАРХИИ.

Глава 1. Как учреждена церковная иерархия и какая цель ее ?
Дионисий пресвитер сопресвитеру Тимофею
1. Священнейшее из священных чад! Нам настоит нужда показать, что наше священноначалие есть дело от Бога исходящего, и божественного, и боготворного ведения, и силы, и совершения, показать на основании премирного, священнейшего учения тем, кто через иерархические таинства и предания восприняли всю полноту священного тайноводства. Смотри же, как бы священнейшей святыни не вынести из ограды Церкви; поступай осторожно и тому, что касается сокровенного Бога, воздавай честь мысленным и незримым углублением, сохраняя это недоступным и неприкосновенным для непосвященных, а одним освященным сообщая святыню достойно святыни — вместе со священным просвещением. Ибо так именно, как богословие предало нам, причастникам таинств, сам Иисус, богоначальнейшая и пресущественная премудрость, начало, сущность и богоначальнейшая сила всякого священноначалия, освящения и обожения, блаженные и лучшие нас существа озаряет светлее и духовнее и по мере сил каждого уподобляет их собственному свету, а что касается нас, то устремленной к Нему и влекущей нас к добру любовью Он сближает многочисленные различия, существующие между нами, и, возводя нас к единовидной и божественной жизни, порядку и образу действий, дарует священнолепную силу божественного священства. Через нее-то, вступая в святое дело священнослужения, мы и сами становимся ближе к высшим нас сущностям через посильное уподобление их твердому и неизменному священному стоянию в добре, и, таким образом воззрев к блаженному и богоначальному свету Иисусову и, насколько возможно видеть, священно узрев и просветившись ведением тайн, мы можем соделаться посвященными в таинственное ведение и посвятителями, световидными и освятителями, совершенными и совершителями.
2. А каково священноначалие у ангелов и архангелов, у премирных начал, властей, сил, господств, божественных престолов и равночинных престолам сущностей, о которых богословие учит, что они ближайшим образом и всегда пребывают окрест Бога и с Богом, и которые называет на еврейском языке херувимами и серафимами; рассмотрев священный порядок и разделения этих чинов и священноначалий, найдешь, что в этих описаниях мы не вполне, конечно, достойно, но, сколько доступно нам было и как поведало богословие Священнейших Писаний, воспели их иерархию. Необходимо, впрочем, сказать, что как та, так и вся эта теперь воспеваемая нами иерархия имеет одну и ту же для всех действий священноначальнического служения силу — именно иерарха, так как его собственно лицу, и достоинству, и чину предоставляется воспринимать всю полноту совершенства в вещах божественных и обожение и подчиненным каждому по достоинству сообщать пребывающее в нем от Бога священное обожение; а подчиненные (пресвитеры, диаконы и другие чины церковные), сами следуя высшим, ведут вперед низших, которые тоже и сами идут вперед и других, насколько возможно, руководствуют, и каждый при такой богоучрежденной связи иерархической делается по мере сил причастником истинной и действительной красоты, и мудрости, и доброты.
Но высшие нас сущности и чины, о которых мы благоговейно упомянули, бестелесны, и священноначалие у них мысленное и премирное. А наше священноначалие мы видим преисполненным, подобно нам самим, разнообразия чувственных символов, при помощи которых мы в свойственной нам мере священноначальственно возводимся к единообразному обожению, к Богу и божественной добродетели. Те, как бесплотные умы, воспринимают мысль, как она влагается им; а мы чувственными образами возводимся, насколько возможно, к божественным созерцаниям. А правильнее сказать, едино то, к чему стремятся все богозрители, только неодинаково делаются причастниками его, хотя оно едино и всегда одно и то же, но кому какой, смотря по достоинству, божественные весы уделят жребий.
Впрочем, об этом сказано у нас подробнее в сочинении «О мысленном и чувственном». Теперь же попытаюсь, сколько смогу, поговорить о нашей иерархии, о ее начале и сущности, признав начальника и совершителя всякого священноначалия Иисуса.
3. Иерархия вообще, по досточтимому нашему преданию, есть все целый объем священных предметов, совокупность во всей целости всего, что касается священноначалия вообще или собственно священных чинов. У нас иерархией называется и является служение, обнимающее все священные действия, на которое будучи посвящен, божественный иерарх сам в себе делается причастным всякой святыни как соименный иерархии. Ибо, как упомянувший иерархию напоминает вместе с этим в один раз весь священный чин, так и говорящий об иерархе указывает на приближенного к Богу и божественного мужа, просвещенного священным ведением, — мужа, в котором во всей полноте заключается и является все зависящее от него священноначалие. Начало такой иерархии сокрывается в Источнике жизни, в самом существе благостыни, в единственной Причине всего сущего, во Святой Троице, от которой по благости истекает для всего сущего жизнь и все блага жизни. Она-то превыше всего, богоначальнейше блаженная, едина истинносущая Троица-Единица непостижимо для нас, но ведомо для Себя, хочет разумного спасения нашего и высших нас существ. Но оно (спасение) не иначе может быть совершено, как через обожение спасаемых. Обожение же есть уподобление по мере возможности Богу и единение с Ним. Общая цель всего священноначалия есть постоянная любовь к Богу и вещам божественным, при помощи Божией единовидно во всех нас священнодействуемая, а еще прежде этого совершенное и невозвратное удаление от зла, познание сущего, каким образом оно существует, исследование и ведение священной истины, боговспомоществуемое причастие единообразного совершенства по мере сил каждого, наслаждение созерцанием, которое мысленно питает и обоживает всякого, кто стремится к нему.
4. Итак, мы говорим, что богоначально-блаженное естество божественное, начало обожения, от которого приемлют обожение обоживаемые по благости Божией, даровало священноначалие ради спасения и обожения всех разумных и мысленных сущностей. Премирным и блаженным ликам оно даровало священноначалие невещественное и мысленное, потому что Бог возводит их к вещам божественным не внешним образом, но мысленно и внутренне, в чистом и невещественном свете озаряя их божественными велениями. А нам то, что тем даруется просто и вдруг, нам это сообщается, сколько для нас доступно, на основании богопреданных словес, в разнообразии и множестве различных символов. Ибо сущность нашей иерархии составляют богопреданные слова. Самыми досточтимыми словами мы считаем те, которые преданы нам богодухновенными священносовершителями нашими в священных книгах и богословских писаниях; равно как и те, коим наши вожди научены были от тех священных мужей более невещественным способом наставления, который некоторым образом подходит к способу наставления небесной иерархии, от ума уму при посредстве слова телесного, хотя более невещественного, без писания. И это-то божественные иерархи предали сонму священнослужащих не в неприкровенных понятиях, а в священных символах, потому что не всякий освящен и «не во всех, — как говорит Писание, — разум» (1 Кор. 8:7).
5. Итак, как должно было, первые вожди нашей иерархии сами, от пресущественного Богоначалия преисполнившись священного дара и будучи посланы богоначальной благостью служить проводниками его и со своей стороны как достигшие уже обожения, независтно жаждая возведения к совершенству и обожения тех, которые за ними следовали, предали нам через священные установления посредством писаных и неписаных своих наставлений в чувственных образах пренебесное, в разнообразии и многоразличии то, что само в себе едино, в человеческих вещах — божественное, в вещественном — невещественное, и в том, что свойственно нам, — пресущественное. И это не ради непосвященных только, которым непозволительно касаться даже символов, но по тому, что наша иерархия, как я сказал, соответственно нам самим есть в некотором смысле символическая, имеющая нужду в чувственных ве щах для божественного возведения нас от них к вещам духовным. Смысл символов открыт божественным священносовершителям, но им не дозволено открывать его только еще совершаемым, так как они знают, что законоположники богопреданной святыни распределили священноначалие между постоянными и несмешиваемыми порядками чи нов и между соответственными достоинству каждого и священными степенями. А потому, пребывая верным своим священным обетам, потому что помнить их — священный долг, превышающего все священноначальственного священнослужения не передавай никому другому, кроме единочинных тебе богообразных священносовершителей, и их убеждай обещать по иерархическому установлению с чистотою касаться чистого, и только Божиих людей делать причастниками вещей боготворных, и людей совершенных причастниками вещей, способствующих совершенству, святых — причастниками всесвятейшего; кроме всего другого, что касается священноначалия, я передал тебе и этот божественный дар.
священноначалия, я передал тебе и этот божественный дар.

Глава 2. О том, что совершается в просвещении [крещении]
I.
Итак, нам священнопредано, что цель иерархии нашей есть наше уподобление, сколько возможно, Богу и единение с Ним. А этого, как учит слово Божие, мы можем достигнуть единственно любовью к достопочитаемейшим заповедям и священносовершением их. Ибо Христос говорит: Аще кто любит Мя, слово Мое соблюдает: и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем, и обитель у него сотворим (Ин. 14:23). Что же служит началом священносовершения святейших заповедей? Предание священного и божественного возрождения нашего, приготовляющее душевные расположения наши к восприятию других священнословий и священнодействий, пролагающее для нас путь восхождения к пренебесному наследию. Ибо, как сказал славный наставник наш, самое первое движение ума к божественному есть любовь к Богу, а самый начальный шаг священной любви к священносоврешению божественных заповедей есть неизреченнейшее дело нашего обожения.
Если же обожение есть божественное рождение, то тот, кто не получил начала обожения, никогда не может ни узнать, ни совершить ничего из богопреданного. И нам, скажем по-человечески, не нужно ли сначала получить бытие, а потом делать то, что свойственно нам, потому что вовсе не существующее не имеет ни потребности действий, ни бытия, а что существует известным образом, то делает или чувствует одно свойственное его природе? Но это, я думаю, само по себе очевидно. Начнем же по порядку рассматривать божественные символы божественного рождения. Только никто непосвященный да не приближается к созерцанию, потому что небезопасно, когда солнцеродное сияние падает на глаза немощные, и небезвредно брать в руки то, что не по нашим силам. И подзаконная истинная иерархия отвергла Озию за то, что он прикоснулся к святыне, Корея — за то, что коснулся высшей его святыни, а Надава и Авиуда — за то, что свои дела совершали не благоговейно.
II. Таинство просвещения
1. Иерарх, по подобию Божию постоянно желая всем человеком спастися и в разум истины прийти, проповедует истинно благие вести, что Бог, умилосердившись над земнородными по своей собственной и всегда присущей Ему благости, сам ради человеколюбия удостоил благоволительно снизойти к нам и через соединение, подобно огню, раскаляющему железо и делающему его огневидным, себе уподобить тех, с кем вошел в единение по мере их готовности к обожению. Ибо елицы прияша Его, даде им область чадом Божиим быти, верующим во имя Его: иже не от крове, ни от похоти плотския, но от Бога родишася (Ин. 1:12—13).
2. Возлюбивший священное причастие этих истинно премирных вещей, пришед к кому-нибудь из посвященных в тайны веры, просит его руководствовать себя на пути к иерарху; сам между тем обещается со всесовершенною покорностью следовать всему, что будет преподано, и просит, чтобы тот воспринял на себя попечение как о приведении его к вере, так и о всей последующей жизни. Этот восприемник, с одной стороны, пламенея священным желанием спасения обращающегося, а с другой — соразмеряя с высотой дела человеческую немощь и объемлясь невольным страхом и недоумением, благосклонно наконец дает обещание исполнить просьбу и, взяв его, приводит к соименнику иерархии (т. е. иерарху).
3. Иерарх, с радостью приняв одного из этих двух мужей, как овцу на плечи, сначала мысленным благодарением и видимым телесным поклонением воздает честь и хвалу единому благодеющему Началу, от которого зависит призывание призываемого и спасение спасаемого.
4. Потом, созвав в священное собрание весь священный чин для содействий себе и для сопразднования спасению человека, а вместе и для возблагодарения божественной благости, он сначала священнословит вместе со всем церковным собранием какую-нибудь песнь, находящуюся в слове Божием, а потом, облобызав священную трапезу, идет к пришедшему мужу и спрашивает у него, чего желая, пришел он.
5. Когда этот муж по наставлению восприемника боголюбезно осудит безбожие, неведение истинного добра, отчуждение от божественной жизни и станет просить о приближении через священное посредство его (иерарха) к Богу и вещам божественным, тогда иерарх внушает ему, что обращение его должно быть всесовершенное, как обращение к Богу всесовершенному и непорочному. Потом, раскрыв ему богоугодный порядок жизни и спросив, будет ли он так жить, после обета со стороны вопрошаемого возлагает на голову его руку и, запечатлев крестным знамением, повелевает иереям записать имя этого мужа и его восприемника.
6. Когда их запишут, он совершает священную молитву и по заключении от всей церкви (возгласом: Аминь) — через священнослужащих разрешает просвещаемого и снимает с него верхние одежды. Потом, поставив его лицом на запад с простертыми руками, обращенными к той же стороне, повелевает ему трижды дунуть на сатану и вслед за этим произнести слова отрицания. После того, трижды спросив его (готовящегося ко крещению), отрицается ли он, когда тот трижды произнесет отрицание, иерарх обращает его к востоку, и, тогда как он возводит к небу очи и простирает руки, иерарх повелевает ему сочетаться со Христом и со всеми богопреданными священнодействиями.
7. Совершив это, иерарх опять требует от крещаемого троекратного исповедания и, когда тот троекратно повторит это исповедание, помолившись, благословляет его и возлагает руки. Затем священнослужители снимают с него одежды, а священники приносят святой елей помазания. Иерарх, начав помазание троекратным запечатлением крещаемого и потом передав его иереям для помазания всего тела, сам идет к матери сыноположения (т. е. купели) и, освятив воду ее священными призываниями, совершив ее тремя крестовидными возлияниями всеосвященного мира и равночисленно со всесвященным возлиянием мира воспев священную песнь вдохновения богодухновенных пророков, повелевает привести крещаемого. Когда один их иереев возгласит по записи имя самого крещаемого и восприемника его, то крещаемый вводится иереями в воду и подводится под руку иерарха. А иерарх, стоя на возвышенном месте, когда иереи снова близ воды провозгласят вслух имя крещаемого, трижды погружает его, возглашая при трех погружениях и возведениях тройственную ипостась Божественного блаженства. После этого иереи, взяв крещаемого, вручают восприемнику и руководителю его в обращении к вере и, вместе с ним возложив на него приличную одежду, опять приводят к иерарху, который, запечатлев его богодейственнейшим миром, объявляет наконец достойным причащения священносовершительной Евхаристии.
8. Совершив это, иерарх снова от исхождения ко вторым делам служения своего устремляется к созерцанию первых, как человек, никогда и никаким образом не обращающийся от свойственного себе к чему-либо чуждому, но всегда и непрестанно переводимый богоначальным Духом от божественных вещей к божественным.
III. Созерцательная сторона (таинства крещения)
1. Таково со стороны обрядов совершение священного Богорождения, не имеющего ничего не благообразного или не священного; не одни только чувственные образы в себе заключающее, но и тайны боголепного созерцания, образуемые естественными и свойственными людям видимыми действиями. Ибо если даже умолчать о божественном смысле того, что делается при крещении, в чем могло бы показаться несовершенным это священнодействие, которое проповедью и божественным наставлением священно устрояет приходящего к доброй жизни и естественным очищением посредством воды проповедует ему о высшем, чем очищение телесное, очищении от всякой скверны посредством добродетельной и божественной жизни? Итак, если бы это обрядовое предание совершающегося при крещении и не заключало в себе ничего более божественного, я думаю, и в этом случае не было бы оно чуждым святыни, с одной стороны предлагая учение о благоустроенной жизни, а с другой — всецелым естественным очищением тела водою образно знаменуя всесовершенное очищение жизни греховной.
2. Но пусть это первоначальное душеводительство предоставлено будет несовершенным, отделяя, как уже заведено, от толпы то, что принадлежит иерархии и само по себе всегда единовидно, и распределяя между различными чинами возведение к горнему в приличной соразмерности. А мы, на священных степенях прозирая к началам совершаемых обрядов и священно посвященные в их тайны, — мы знаем, каких черт они суть отпечатки и каких тайн образы. Ибо, как ясно показано в сочинении «О мысленном и чувственном», есть святыни — отображения святынь мысленных, и руководство, и путь к ним; и есть святыни мысленные — начало и тайна чувственных иерархических действий.
3. Итак, мы говорим, что благость Божественного блаженства, преисполненная всегда одинаковыми и всегда в одном количестве благотворными лучами собственного света, независтно распростирает их ко всем мысленным очам. Если самовластная свобода разумных существ отдаляется от духовного света, подавляя любовью к злу насажденные в них от природы способности к просвещению, то становится чужда ему, хотя присущий ей свет не отступает, но светит ее смеженным очам и благоволительно течет к ней, несмотря на то, что она отвращается. Если же она переступает пределы того, что соразмерно с ее силами дано ей видеть, и дерзостно покушается подняться к свету, превышающему ее зрение, то свет ничего не делает несвойственного свету, но она, сама несовершенная, приражаясь к совершенному, несвойственного ей не достигнет, а от того, что ей не по силам, бесчинно презрев меру, сама через себя удалится. Впрочем, как я сказал, божественный свет всегда благо творно простирается к мысленным очам и может быть воспринят ими, так как находится при них и всегда готов к боголепному сообщению своих лучей. Этому-то образцу уподобляется божественный иерарх, независтно простирающий ко всему лучи богопросвещенного своего учения и всегда богоподражательно готовый просветить приходящего, не обнаруживающий ни зависти, ни чуждого святыне гнева на прежнее отступление или невоздержание, но богопросвещенно, священноначальственно осиявающий постоянно приходящих своими световождениями, благолепно, чинно и сообразно со степенью восприемлемости каждого к священным вещам.
4. Но Божество есть начало священного порядка, по которому священные умы становятся самопознающими, того именно порядка, по которому востекающий к созерцанию собственной природы сначала сам увидит, что такое он, и получит это как первый священный дар от воззрения на свет, а рассмотрев хорошо беспристрастными очами, что в нем есть, он удалится от темных тайников неведения. Но, будучи несо вершен, он не вдруг возжелает совершительнейшего единения и причастия Божия, а мало-помалу будет возводим от того, что в нем есть хорошего, к лучшему, от лучшего к самому совершеннейшему и, наконец достигши совершенства, будет возведен последовательно и священно к богоначальной высоте. Образом этого благолепного и священного порядка служит стыд приходящего и смиренное самосознание, требующее восприемника, как проводника на пути к иерарху. Приводимого таким образом Божественное блаженство приемлет в общение с собою и сообщает ему как бы некое знамение, собственный свет, делая его приближенным к Богу и общником наследия вещей божественных и священного чиносостава Церкви. Священным символом этого служит запечатление крестным знамением, даруемое приходящему от иерарха, и спасительная запись иереев, сопричисляющая его к спасаемым и вносящая в священные памятники вместе с ним и восприемника: одного — как истинного ревнителя животворного пути к истине и спутника на этом пути богопосланному вождю, а другого — как благонадежного руководителя для того, кто следует богопреданным наставлениям.
5. С другой стороны, невозможно в одно и то же время быть причастником вещей, совершенно противных друг другу, и получившему некоторого рода общение с Единым нельзя иметь раздельные жизни, если он твердо стоит в общении с Единым, но надо быть неудержимым и непреклонным при всех случаях к разделению Единого. В священное знамение этого преданные нам обряды, обнажая приходящего от прежней жизни и разрешая даже от самых последних ее следов, поставляют его, нагого и разутого, лицом к западу, и он протяжением рук, как бы отталкивающих нечто, выражает отрицание от общения с темным злом и как бы выдыхает одержавший его навык ко злу и громогласно произносит совершенные отречения от того, что противно богообразию. Когда таким образом он сделался совершенно освобожденным от уз и чуждым общения со злом, обряд обращает его на восток, внушая, что твердое стояние в божественном свете и стремление к нему может быть только при совершенном удалении от зла, и с доверием принимая от крещаемого, уже соделавшегося единовидным, священные обеты всецелого сочетания с Единым. Но посвященным в тайны иерархические, я думаю, известно, что разумные существа приобретают неизменяемость богообразного состояния через постоянные усилия и стремления к согласию с Единым и через всесовершенное умерщвление и уничтожение всего, противного Ему. Ибо не только удаляться надо от всякого зла, но и быть мужественно непоколебимым, всегда безбоязненным в отношении к пагубным влечениям ко злу и никогда не оставлять священной любви к истине, постоянно и вечно стремиться к ней, сколько есть силы, всегда священно подвизаясь в восхождении к высшим совершенствам богоначалия.
6. Точные изображения этого ты видишь в том, что священноначальственно совершается, ибо боговидный иерарх предначинает священное помазание, а подчиненные ему иереи совершают священнодействие помазания, символически призывая крещаемого к священным подвигам. На эти подвиги, став под знамя подвигоположника Христа, — ибо, как Бог, Он есть виновник подвигоположения, как премудрый, Он положил законы, а как совершеннейший, уготовал благоприличные победителям награды и, что еще божественнее, как благой, Он Сам стал в ряду подвижников вместе с ними, приняв священный подвиг за их свободу и победу против державы смерти и тления, — под Его-то став знамя, посвящаемый с радостью течет на подвиги, как на подвиги божественные, пребывает тверд в законоположениях Премудрого и сообразно с ними неуклонно подвизается, имея твердую надежду на вожделенные награды, как подвизающийся под знаменем Господа и Начало вождя подвигоположения. Восходя же по божественным следам Ставшего первым между подвизающимися и одолев богоподобными подвигами препятствующие ему в обожении действия и существа, он умирает со Христом, т. е. таинственно, для греха через крещение.
7. И вникни внимательно, с какой точностью соответствуют обряды вещам священным. В самом деле, сообразно тому как смерть в отношении к нам не есть уничтожение существа, как иные думают, но разделение соединенного, ведущее к невидимому для нас и душу, так как она через лишение тела делается невидимой, и тело, так как оно скрывается в землю и через некоторое другого рода телообразное изменение исчезает из виду у людей, — сообразно этому сокрытие всего человека под водой принято за образ смерти и могильной незримости. Итак, символическое учение таинственно внушает, что тремя погружениями в воде священнокрещаемый подражает, сколько доступно людям подражание Богу, богоначальной смерти в продолжение тридневного погребения Иисуса Жизнодавца, в котором, по таинственному и сокровенному преданию слова Божия, князь мира не обрел ничего.
8. Затем на крещаемого возлагают световидные одежды, ибо мужественным и боговидным бесстрастием в отношении к противному и стремлением к Единому в сочетании с Ним безобразное украшается и не имевшее вида получает вид, всесовершенно осияваясь световидной жизнью. Совершительное же помазание миром делает крещаемого благоуханным, ибо священносовершившееся Богорождение соединяет крещаемого с богоначальным Духом. А духовно руководительное и совершительное нисхождение Духа, невзглаголанное само по себе, я представляю духовно уразуметь тем, которые удостоились священного и богодейственного общения умом с божественным Духом. В заключение же всего иерарх призывает крещаемого к святейшей Евхаристии и делает его причастником совершительных таинств.

Дионисий Ареопагит. О ЦЕРКОВНОЙ ИЕРАРХИИ.

Глава 3. О том, что совершается в собрании (т. е. в собрании верующих, в литургии)
I.
Так как мы упомянули уже о (таинстве собрания или приобщения), то непозволительно было бы, миновав его, воспеть прежде него что-нибудь другое из вещей, касающихся иерархии. Ибо оно, по выражению славного вождя нашего, есть Таинство таинств и его-то, прежде всего другого священнописьменно изложив по благодарованному, согласному со словом Божиим и священноначальственному ведению, к его созерцанию подобает нам возвыситься помощью богоначального Духа.
И во-первых, с достойным святыни благоговением, рассмотрим, почему общее и для других священноначальственных священнодействий прилагается к этому преимущественно и оно исключительно называется Таинством приобщения и собрания, тогда как каждое священносовершительное действие приводит разделенные жизни наши к единовидному обожению и при богообразном сближении людей различных всем дарует общение и единение с Единым? Отвечаем: потому, что полное совершенство христианское, дающее право на участие в других священноначальственных символах, есть один из богоначальных и совершительных даров этого таинства. Ибо едва ли может быть совершено какое-либо из иерархических совершительных священнодействий, доколе божественная Евхаристия во главе того, что совершается по чину каждого другого священнодействия, не священносовершит приведения христианина, уже просвещенного, к единому и не утвердит совершенно богопреданным даром совершительных тайн общения его с Богом. Итак, если каждое из иерархических священнодействий, как незавершительное, не совершает окончательно приобщения нашего и соприведения к Единому и ради того, что не приводит к полному совершенству, не может быть названо священнодействием совершительным; если, с другой стороны, верх и глава всякого из других священнодействий есть преподание просвещаемому богоначальных тайн, то священноначальническая мудрость изобрела для него вполне достойное наименование от самых действий его. Так и священнодействие Богорождения, поскольку оно преподает первоначальный свет и есть начало всякого божественного световодства, мы по совершаемому им действию отличаем свойственным ему наименованием просвещения. Ибо хотя преподавать совершаемым священный свет есть общее свойство всех иерархических действий, но Таинство крещения первое дало мне увидеть свет, и от его-то первоначального света я световожусь к прозрению и в другие святыни. Сказав это, обозрим и рассмотрим по иерархическому чину во всех подробностях образ совершения и созерцательную сторону святейшего таинства.
II. Таинство собрания, или, что то же, приобщения
Совершив перед святым жертвенником священную молитву, иерарх, начав каждение с жертвенника, обходит весь круг, занимаемый священным собранием, и потом, возвратившись опять к божественному жертвеннику, начинает священное пение псалмов вместе со всем церковным клиром, который участвует вместе с ним в пении псаломского славословия. Вслед за тем совершается через церковнослужителей чтение священных книг, после этого оглашенные и с ними одержимые демонами и кающиеся выводятся из святого храма, где остаются только достойные созерцания и приобщения Божественных Тайн. А из церковных служителей одни стоят у запертых дверей святилища, другие исправляют что-нибудь другое из дел своего чина. Избранные же из священнослужительского чина предлагают вместе с иереями на божественный жертвенник священный хлеб и чашу благословений, между тем как все церков ное собрание возглашает кафолическое песнословие. При этом божественный иерарх совершает священную молитву и возвещает всем святой мир, и, когда все облобызают друг друга, совершается таинственное провозглашение священных помянников. Затем иерарх и иереи умывают водою руки и иерарх становится у средины божественного жертвенника, а вокруг стоят вместе с иереями только избранные служители. Воздав хвалу святым делам Божиим, иерарх священнодействует Божественные Тайны и в священно-предлежаших символах перед очами поставляет то, чему воздал хвалу, затем, открыв богодейственные дары, сначала сам приступает к священному причастию их и потом других призывает. Приобщившись и преподав богоначальное причастие другим, иерарх обращается, наконец, к священному благодарению вместе с народом, который участвует в благодарении, приникая к одним только божественным символам, а он сам, возводясь постоянно богоначальным Духом священноначальственно в чистоте богообразного чина к святым началам совершаемых действий в блаженных и мысленных созерцаниях
III. Созерцательная сторона
1. Теперь, возлюбленное чадо, после образов перейдем, держась указанного чина и с достойным святыни благоговением, к богообразной истине первообразов, заметив для только еще совершаемых в соответственное их силам и нуждам душеводство, что и самая разнообразная и священная совокупность образов не есть для них нечто не имеющее значения, хотя открывает только внешнюю сторону таинства. Ибо, с одной стороны, священнейшее пение и чтение богодухновенных словес преподают им наставление в добродетельной жизни, и еще прежде этого — во всесовершенном очищении от тлетворного зла, а с другой — божественнейшее преподание одного и того же хлеба и чаши, общее для всех и при взаимном мире всех совершаемое, внушает им (причащающимся), как питающимся единой пищей, единение духа и ведет к священному памятованию божественнейшей вечери — первообраза совершаемых в литургии действий, на которой и сам Учредитель священнодействий (литургии) праведно отлучил того, кто свечерял с Ним на священной вечере не преподобно и не в единомыслии с Ним, ясно и вместе боголепно научая, что только приступание к божественным вещам с искренним расположением души дарует приступающим общение с подобным им.
2. Итак, оставив эти, как я сказал, прекрасные начертания преддверий неприступного святилища, достаточные для созерцания несовершенных еще, пойдем от действий к причинам и под световодством Иисуса прострем взор к нашему священному собранию и к благолепному созерцанию вещей духовных, ясно отражающему блаженную красоту первообразов. А ты, божественнейшее и священное Таинство, открыв облекающие тебя в обрядах покровы образов, яви нам себя во свете и мысленные очи наши просвети единовидным и неприкровенным светом!
3. Итак, следует уже нам, я думаю, войти внутрь всесвятого, открыв смысл первого из образов, чтобы всмотреться в боговидную красоту и в духе веры Божией воззреть на иерарха, исходящего с благоуханием от божественного жертвенника до крайних пределов святилища и потом опять становящегося перед ним для совершения таинства. Так, превысшее всего богоначальное Блаженство, хотя по божественной благости и исходит в общение со священными причастниками Его, но не становится вне неизменного состояния и непременяемости, свойственной существу Его, и осиявает всех богообразных соразмерно с силами каждого, всесовершенно пребывая в себе самом и нимало не отступая от своего непременяемого тождества. Равным образом и божественное Таинство собрания, имея единичное, простое и сосредоточенное в одном начало, хотя и разлагается человеколюбно на разнообразные священные обряды и вмещает в себе всякого рода богоначальные образы, но от них опять единообразно сводится к своему единому началу и возводит к единству священно приступающих к нему. По этому боговидному образцу и божественный иерарх, хотя и низводит благоволительно к подчиненным ему свое, единое само в себе, священноначальственное ведение, пользуясь многообразием священных символов, но тотчас же, как неуловимый и неудержимый для вещей низших, без всякой перемены в себе возвращается к своему начальственному служению и, совершив мысленный вход к единому в себе, в чистом свете созерцает единовидный смысл совершаемых действий, оканчивая человеколюбивый исход на вторичные дела служения боголепнейшим возвращением к первейшим.
4. А священнословие псалмов, существенно почти связуемое со всеми священноначальственными таинствами, не могло быть отстранено от таинства, священноначальственнейшего из всех. Ибо всякая святая и священнописаная книга изображает или начало и благоустроение всего сущего, бывшее от Бога, или подзаконную иерархию и общественное устройство, или распределение и занятие народом Божиим наследий в земле обетованной, или мудрость священных судей, премудрых царей и богосвященных иереев, или непоколебимое в терпении любомудрие древ них мужей при разнообразных и многочисленных искушениях, или мудрые правила деятельности представляют то песнопения и боговдохновенные образы божественной любви, то пророческие предречения о будущих событиях, то богомужеские действия Иисуса, то богопреданные и богоподобные подвиги жизни и священное учение учеников Его, то прикровенное и таинственное видение возлюбленнейшего из учеников и богодухновенного тайнозрителя, то премирное богословие Иисусово изображает и представляет это способным к обожению и действует совокупно со священными и боговидными воздвижениями таинств. Священнописание же божественных песнопений, имея целью восхвалить все Божии слова и дела и прославить священные изречения и священные подвиги божественных мужей, составляет всеобъемлющую песнь и повесть о вещах и делах божественных, возбуждающую в тех, кто боголепно славословит ее, расположение духа, приличное принятию или преподаянию того или другого священноначальственного таинства.
5. Когда, таким образом, песнословие, обнимающее собою все священные вещи, настроит наши душевные расположения сообразно с тем, что вслед за этим будет священнодействуемо, и единозвучием божественных песнопений, как бы единым для всех и единогласным священным хоровождением, установит единомыслие и в отношении к Богу, и в отношении к нам самим и друг к другу, тогда то, что сокращенно и более прикровенно представлялось в духовном священнословии псалмов, раскрывается посредством многочисленнейших и яснейших образов и изречений в священнейших чтениях священнописанных творений. В них взирающий узрит единовидное и единое вдохновение, так как оно исходило от единого богоначального Духа. Почему и справедливо, что по чину службы Новый Завет проповедуется после древнейшего предания; этот боголепный и священноначальственный порядок, я думаю, ясно внушает, что Завет Ветхий говорил о имевших совершиться богодействиях Иисусовых, а этот исполнил предречения того и что тот преднаписывал истину в образах, а этот открыл, как она есть, ибо исполнение в этом предсказаний того утвердило истину и богодействие есть средоточие богословия.
6. Те, кто нисколько не оглашен трубным звуком этих священнодействий, не видят и самых образов, так как бесстыдно отвратились от спасительного озарения Богорождения и на священные слова к пагубе своей ответствовали: Путей твоих ведети не хощем (Иов 21:14). А оглашенным, одержимым демонами и кающимся хотя правило священной иерархии и дозволяет слушать священнословие псалмов и боголепное чтение Священных Писаний, но к последующим затем священнодействиям и созерцаниям не допускает их, а допускает только совершенные очи совершенных. Ибо боговидная иерархия преисполнена святой правды и по достоинству каждого спасительно распределяет сообразно с состоянием всякого меру причастия вещей божественных, священно даруя его в соразмерности и сообразности со временем. Итак, оглашенным назначается последний чин, потому что они не вошли в причастие, и вовсе не озарены священноначальственным священносовершением, и не получили боготворного бытия посредством божественного возрож дения, а только еще питаются отеческими внушениями и животворным воспитанием приготовляются к началожизненному, и светоначальному, и блаженному приведению через богорождение к Богу. Подобно тому как плотские младенцы, если выпадут прежде времени своего рождения несовершенными и еще не образовавшимися, как выкидыши и не доношенные, получат на земле несчастный конец, не родившись, не по жив, не видев света, и никто бы из людей здравомысленных, смотря на это явление, не сказал, что эти младенцы вышли на свет потому только, что они освободились от мрака чрева, ибо сведущая попечительница телами — врачебная наука сказала бы, что свет действует только на способных воспринимать свет; подобно этому и мудрейшая наука священных вещей сначала питает их (оглашаемых) приготовительной пи щей образовательных и животворных словес, а когда доведет до нужного для богорождения совершенства их состояние, дарует им ко спасению в известном порядке причастие в вещах световидных и священносовершительных; в теперешнем же их состоянии как бы отделяет от несовершенных совершенное в предусмотрительном по печении о благодеянии святыни и о возрождении и жизни оглашаемых по боговидному чину священноначальственных действий.
7. Толпа одержимых демонами тоже чужда святыни, но она составляет второй чин по отношению к последнему чину оглашенных. Ибо не все равно, по моему мнению, что совершенно непосвященный и вовсе не причастный божественных таинств, что принявший некоторое причастие в священнейших священнодействиях, хотя и одержимый вражески ми обольщениями и смущениями. Впрочем, и для них воззрение и причастие всесвященных вещей запрещается, и весьма справедливо. Если правда, что муж всецело Божий, достойный причастник вещей божественных, всесовершенными и совершительными действиями обожения возведенный в свойственном ему чине на высоту богообразия, не будет совершать дел плотских, кроме разве того, что необходимо по природе, но и то, когда случится, как бы мимоходом, а пребудет в состоянии крайней для него степени обожения, храмом и вместе последователем богоначального Духа, утверждая подобным подобное, то такой едва ли когда может быть одержим вражескими мечтаниями и страхованиями, но посмеется над ними и, когда они будут приступать, одолеет их и отгонит и скорее получит власть над ними, чем потерпит от них, и не только останется бесстрастным и неизменным в своем состоянии, но и для других явится врачом подобных действий сатаны. А я сверх того думаю и, даже более, знаю хорошо, что точнейшее разделение иерархических чинов знает одержимых более скверной силой, чем какой одержимы те бесноватые, — это люди, отступившие от богообразной жизни, сделавшиеся единомысленными и подобонравными губителям — демонам, по крайнему и гибельному для себя безумию отвращающиеся от истинно сущего, от бессмертного стяжания, от вечного наслаждения, — люди, жаждущие и с усилием стремящиеся к вещественным и многострастным переменам, к губительным и тлетворным удовольствиям и к непрочному, отнюдь не существующему в том, что для нас чуждо, а только кажущемуся наслаждению. Так, эти-то прежде и еще справедливее, чем те, отлучаются разделяющим чины верующих голосом служителя, потому что их нельзя допустить до причастия какой-либо святыни, кроме учения Божия слова, внушающего обращение к лучшему. Ибо если премирное священнодействие божественных таинств сокрывается и от кающихся, и от тех, которые прежде бывали при нем, не допуская несовершенно освященных, но, будучи само пречисто, провозглашает: я незримо и неприобщимо даже для тех, которые почему-либо несовершенны и изнемогают в стремлении к последней для них степени благообразия, потому что чистейший во всех отношениях глас отгоняет и тех, которые не могут быть в союзе с достойными причастниками вещей божественнейших, то тем более толпа одержимых страстями должна считаться чуждой святыни и отчужденной от всякого воззрения на священные вещи и причастия их. Когда непосвященные в таинства и непричастные таинств и вместе с ними отпадшие от священной жизни, а вслед за ними те, которые подвержены по причине слабости духа вражеским страхованиям и мечтаниям, как не достигшие посредством напряженного и неослабного стремления к вещам божественным твердости и крепости богообразного состояния, далее, вместе с этими те, которые хотя отступили от жизни противной, но еще не очистились от призраков ее силой, навыком и божественной и чистой любовью, а после них не вполне сделавшиеся единовидными и, сказать словами закона, не вполне безукоризненные и непорочные, — когда все эти будут вне храма и превышающего их священнодействия, тогда все освященные священносовершители и любосозерцатели всесвященных действий, священнолепно приникая к святейшему таинству, песнословят всеобщим песнословием благодетельное и благоподательное Начало, которым открыты для нас спасательные таинства, священносовершающие священное обожение приступающих к таинствам. Песнь эту одни называют хвалебной песнью, другие — Символом веры, иные же, как я ду маю, богоприличнее — священноначальственным благодарением (Евхаристией), так как она объемлет нисходящие к нам от Бога священные дары, ибо мне кажется, что во всех делах Божиих, воспеваемых в гимнах, было промышление о нас, — промышление, благообразно установившее существо и жизнь нашу и по подобию началообразных красот сообщившее нам вид богообразия, утвердившее нас в причастии божественнейшего порядка и высоты, а с другой стороны, проникшее в происшедшее с нами от невнимания лишение божественных даров, что бы уготованными благами воззвать нас к прежнему состоянию и через всесовершенное восприятие того, что нам принадлежало, благоустроить совершеннейшее сообщение своих даров и через это даровать нам общение с Богом и причастие в вещах божественных.
8. Когда, таким образом, священно воспето богоначальное человеколюбие, предлагается покровенный божественный хлеб и чаша благословения, священнодействуется божественное лобзание и таинственное и премирное провозглашение священнописьменных помянников. Ибо невозможно, чтобы к Единому вместе приводимы были и миротворного единения с Единым были причастниками люди, разделенные между собою. Если бы мы, будучи озарены созерцанием и познанием Единого, были собраны воедино в единовидном и божественном собрании, то не допустили бы себя впасть в особливые похотения, из которых образуются земные и страстные, сообразные только с падшим естеством нужды. Такую-то, мне кажется, единовидную и безраздельную жизнь устанавливает священнодействие мира, утверждая связь подобного с подобным и отдаляя от разделяющихся между собою божественные и единовидные созерцания.
9. А провозглашение после мира священных помянников проповедует о праведно поживших и достигших неизменного совершенства добродетельной жизни, с одной стороны, нас возбуждая и руководствуя к достижению через уподобление им блаженнейшего состояния и богообразной кончине, а с другой — о них возвещая как о живых, или, как говорит богословие, не умерших, но преставившихся через смерть к божественнейшей жизни. Заметь при этом, что они вносятся и в священные помянники не потому, будто бы Божия память по-человечески обнаруживалась в представлении того, о чем напоминают, но, как боголепно сказал бы кто-нибудь, в изображение того, что от Бога прославлены и Богу непреложно ведомы достигшие совершенства в богообразии. Ибо «позна, — говорит слово Божие, — сущия своя» (2 Тим. 2:19), и: «Честна пред Господем смерть преподобных Его» (Пс. 115:6), — «смерть преподобных» сказано вместо «совершенство в праведности». Обрати священнолепно внимание и на то, что тотчас вслед за предложением на божественном жертвеннике досточестных символов, через которые изобразуется и восприемлется Христос, является список святых, напоминая о нераздельном сопряжении их с Ним в премирном и священном единении с Ним.
10. Когда все это священносовершено по сказанному чиноположению, иерарх, став перед святейшими символами, умывает с честным ликом руки иереев водой. «Измовенный, — как говорит слово Божие, — не требует» (Ин. 13:10) никакого другого омовения, кроме омовения краев или конечностей, и при этом конечном очищении, благовидно нисходя ко вторичным делам служения во всечистом состоянии богообразия, он пребудет неудержим и свободен, как совершенно единовидный, и к единому тотчас же обращаясь в одном и том же виде, совершит обращение нескверное и непорочное, как человек, хранящий полноту и целость богообразия. На это, как сказали мы, указывала священная умывальница в подзаконной иерархии, а ныне то же означается очищением рук иерарха и иереев. Ибо приступающим к священнейшему священнодействию нужно очищать самые последние помыслы души и приступать в посильном уподоблении ему, так как только в этом случае они озарятся яснейшими богоявлениями, потому что премирные светосияния пропускают полнейшие и яснейшие лучи свои в блеске подобовидных им зерцал. Омовение иерархом и иереями рук совершается перед святейшими символами, как бы перед Христом, видящим все сокровеннейшие помышления наши, и в знак того, что совершается очищение полное (т. е. простирающееся до самых последних вещей) под всепроницающим испытанием Его (Христа) и по праведнейшему и неподкупному суду. Таким-то образом иерарх приступает к Божественным Тайнам и, воспев в гимнах святые дела Божии, священнодействует Божественнейшие Тайны и то, что воспевает, изводит пред очи.
11. О каких делах Божиих по отношению к нам говорим мы, будет изложено вслед за этим, сколько окажется возможным, потому что у меня не довольно сил ни воспеть все, ни совершенно ясно что-либо познать и тайноводствовать к этому других. А о тех, какие воспеваются и священнодействуются по руководству слова Божия богоосвященными иерархами, скажем, сколько нам доступно, признав споспешествующее священноначальственное вдохновение. Человеческое естество, в начале несмысленно отпадающее от божественных благ, постигла многострастнейшая жизнь и конец тлетворной смерти, потому что естественно было, чтобы пагубное отступление от истинной Благости и преступление священного райского законоположения тому, что противно божественным благам, предало грешника, который по собственному склонению воли и по обольстительному искушению от противника восстал на животворное иго; а отсюда место вечности плачевно заменила вечная смерть; таким образом, получившее начало свое в тленном рождении естество человеческое праведно приведено к соответственному с началом концу. Своевольно отпадши от божественной и горе возводя щей жизни, оно ниспало в противоположную крайность — многострастнейшее изменение. Заблудившись сверх того, и уклонившись от правого пути к истинно сущему Богу, и подчинив себя губительным и злотворным силам, естество человеческое не примечало, что служит не богам и не существам, благорасположенным к нему, но врагам; а те по своей безжалостности беспощадно истощали его, и оно плачевно под вергалось опасности потери бытия и погибели. Но беспредельнейшее человеколюбие богоначальной Благости благоволительно не отложило и самодейственного промышления о нас, но, соделавшись истинно при частным всего нашего, кроме греха, и соединившись с уничижением нашим с сохранением своих свойств неслитными и неизменными, даровало нам наконец как подобородным общение с собой и явило нас причастниками своих благ. А власть над нами отступнической силы, как свидетельствует предание, разрушило не силой, как превозмогающее, но, по таинственно преданному нам слову, «в суде и истине» (Иер. 4:2). Состояние же наше оно благодетельно переменило на совершенно про тивное: мрак ума нашего наполнило преизбыточествующим и божественным светом и безобразие украсило богообразными красотами, равно как и жилище души — тело, бывшее во всесовершенном состоянии, когда еще не пало существо наше, человеколюбие Божие освободило от отвратительных страстей и пагубных скверн, показав нам премирный путь к горнему и порядок жизни в священном по мере возможности уподоблении нашем ему.
12. Как бы иначе это богоподражание могло быть у нас, если бы посредством священноначальных священнословий и священнодействий не обновлялась в нас всегда память о святейших делах Божиих? Итак, мы совершаем это, как говорит слово Божие, в Его воспоминание (Лк. 22:19). Поэтому божественный иерарх, став пред божественным жертвенником, воспевает упомянутые богодействия божественного про мышления о нас Иисусова, которые совершил Он во спасение рода нашего, как учит слово Божие, по благоволению всесвятейшего Отца во Святом Духе. Воспев же и приникнув мысленными очами к досточестному и мысленному созерцанию их, он приступает к символическому их священнодействию, — и это по богопреданному чину, — поэтому после хвалебной песни о святых делах Божиих он предварительно с благоговением оправдывает свое дерзновение в приближении к превышающему его священнодействию, взывая ко Христу: «Ты рекл еси: сие творите в Мое воспоминание». Потом, испросив себе быть явленым достойным этого богоподражательного священнодействия и по подобию самого Христа совершить Божественные Тайны и вполне свято преподать дары и священнолепно причастить желающих причаститься священного, он священнодействует Божественные Тайны, под священно предлежащими символами изводя пред очи то, что воспевал. Открыв покровенный и неразделенный хлеб и раздробив на многие части и единую чашу разделив всем, он таинственно распространяет и устрояет единение и таким образом совершает всесвятейшее священнодействие. Единое, простое и сокровенное естество Иисуса, богоначальнейшего Слова, в вочеловечении ради нас по благости и человеколюбию неизменно снизошло к сложению и видению нашему и благотворно совершило единотворное причастие наше к Нему, соединив низкое в нас со своим божественным до последних пределов, дабы и мы посредством тождества нескверной и божественной жизни согласовались с Ним, как члены с телом, и чтобы, быв умерщвлены пагубными страстями, не соделались несочлененными, и неприлепленными, и не живущими с Его божественными и здравыми членами. Ибо если мы стремимся к общению с Ним, нам нужно взирать на Его божественную жизнь во плоти и в уподоблении ей святым отчуждением от грехов восходить к богообразной и нескверной жизни, потому что под этим только условием Он дарует нам сообразно с нашим состоянием общение с подобным.
13. Все это внушает иерарх священными действиями, с одной стороны износя наружу покровенные дары, с другой — разделяя единый состав их на многие части и через преискреннейшее соединение разделяемых даров с теми, кто их воспринимает, соделывая причающихся общниками их. Ибо в этих действиях доступно для чувств наших он изображает как бы в образах духовную жизнь нашу, поставляя пред очи Иисуса Христа, сокровенного по Божеству, во всесовершенном же и неслитном вочеловечении ради нас человеколюбно принявшего наш образ и к нашему раздельному бытию из единства по естеству непреложно исшедшего и по сему благотворному человеколюбию призывающего род человеческий к причастию Его и благ Его, если только мы войдем в единение с Его божественной жизнью через посильное с нашей стороны уподобление ей и через это сделаемся истинными причастниками Божиими и вещей божественных.
14. Причастившись и преподав богоначальное общение, иерарх оканчивает священнодействие священным благодарением вместе со всем священным собранием церковным. Причащение же его самого предваряет преподаяние даров другим, и принятие таинств им самим совершается прежде таинственного разделения народу, потому что таков вселенский чин и порядок, чтобы прежде священноначальствующий приобщился и преисполнился даров, которые через него должны быть боголепно преподаны другим, а потом уже и преподал другим. Потому-то и те, которые дерзновенно пользуются учительством богоучрежденным, прежде сообразного с учением поведения и образа жизни, чужды святыни и совершенно отдалены от священного законоположения. Ибо, как при солнечных лучах прежде наполняются истекающим сиянием тончайшие и прозрачнейшие вещи, а потом они уже весь изливающийся на них свет солнцевидно переливают на другие, стоящие за ними, так и в вещах божественных никак да не дерзнет руководить других тот, кто не сделался богообразнейшим по всему своему состоянию и не постав лен в начальника божественным вдохновением и избранием.
15. Затем весь чин иереев, священноначально сошедшийся и приобщившийся Божественных Тайн, оканчивает священнодействие священным благодарением, сообразно со своим положением познав и воспев дары богодействий. А непричастные и чуждые ведения божественных даров не допускаются и к благодарению, хотя божественные дары эти по своему существу и достойны того, чтобы благодарить за них. Но, как я сказал, те, которые по склонности к худшему не восхотели даже воззреть когда-либо на божественные дары, пусть остаются неблагодарными к беспредельным дарам Божиих дел. «Вкусите, — говорит Писание, — и видите» (Пс. 33:9); тот, кто озарен священным наставлением в Божественных Тайнах, уразумеет многоплодные их дары и, в причащении всесвященно взирая на божественную высоту и величие их, благодарно воспоет пренебесные благодеяния Богоначалия.

Дионисий Ареопагит. О ЦЕРКОВНОЙ ИЕРАРХИИ.

Глава 4. О том, что в мире священнодействуется и что в нем освящается ?
I.
Так-то разнообразны и так прекрасны мысленные созерцания святейшего таинства собрания, священноначальственно, как мы говори ли неоднократно, священносовершающие общение и соприведение наше к Единому. Но есть и другое священнодействие, подобооразное тому: началовожди наши нарицают его таинством освящения мира. Итак, рассмотрим по порядку части, из которых слагается оно, со стороны священных образов, возвысимся в священных созерцаниях от раздробленных частей его к единому его началу.
II. Таинство освящения мира
Таким же точно образом, как и в собрании, отлучаются при этом чины несовершенных после предварительного священноначальственного обхождения с благоуханием по всему храму и священнословия псалмов и чтения божественного слова. Потом иерарх, взяв миро, полагает на божественном жертвеннике под осенением двенадцати крыл, между тем как все священнейшим гласом воспевают священную песнь вдохновения богодухновенных пророков, и, совершив над ним (миром) молитву освящения, затем употребляет его в святейших священнодействиях над освящаемыми вещами и лицами для всякого почти рода священно-начальственного священносовершения.
III. Созерцательная сторона
1. Вступительно-возводительное действие этого совершительного священнодействия то, мне кажется, выражает в священносовершаемых миром обрядах, что святыня и благоухание духа у мужей преподобных сокровенны, и в то же время внушает мужам освященным не откры вать в себе ради суетной славы прекрасных и благоуханных подобий сокровенного Бога со стороны своей добродетели. Ибо сокровенные и превосходящие ум благоуханные красоты Божии неприкосновенны и мысленно открываются одним только причастным духовной жизни, чтобы иметь в душах подобовидные себе по добродетели нерастлимые образы. Как нерукотворенный благоподражательный образ боговидной добродетели, тот, кто взирает на эту мысленную и благоуханную красоту, образует себя по подобию ее и располагает к совершеннейшему подражанию. И, как в чувственных изображениях живописец, если неуклонно будет взирать на первообразный лик, не отвлекаясь ни к чему другому, находящемуся перед его глазами, или ничем не рассеиваясь, сделает, если можно выразиться, двойник того, кого изображает, как он есть, и представит действительность в подобии, первообраз в образе и один предмет в другом, кроме различия сущности, так и добротолюбцам, живописующим в духе, воззрение к благоуханной и сокровенной красоте дарует истинное и боговиднейшее подобие этой красоты. Поэтому-то божественные живописцы, трудящиеся без малейшего уклонения над образованием своего духа сообразно с пресущественно благоуханным и мысленным благолепием, естественно, не совершают ни одной из своих богоподражательных добродетелей, да видимы будут, по выражению слова Божия, от человек (Мф. 6:18?). Как бы в образе, священно созерцают они в божественном мире сокровенные священнейшие святыни Церкви, а потом и сами, священнолепно скрывая святыню и богообразие добродетели внутри богоподражательного и богоначертанного ума, взирают на один только началообразный разум и не только невидимы бывают (со стороны своего внутреннего преуспеяния) для неподобных им, но и сами не имеют никакого влечения смотреть на них. Вследствие этого, согласно со своим настроением, они любят не то, что только кажется прекрасным и справедливым, но то, что истинно таково; не обращают взора к славе, бессмысленно ублажаемой толпою, но, богоподражательно различая добро или зло само в себе, становятся божественными образами богоначальнейшего благоухания, которое, само по себе будучи истинно благоуханно, не обращается к тому, что только для многих ложно кажется благоуханием, а напечатлевает в истинных образах своих благоухание истинное.
2. Теперь, обозрев уже внешнее благолепие всего этого прекрасного священнодействия, воззрим на божественнейшую красоту его, созерцая его само по себе без покрова завес, ясно отражающего блаженный свет и преисполняющего нас благоуханием, для людей духовных несокровенным. Ибо видимое священносовершение мира не неприобщимо и не незримо для тех, кто окружает иерарха, но, напротив, простираясь до них и делаясь для них предметом созерцания, превышающего толпу, священно ограждается ими и священноначальственно отделяется от толпы. Луч всесвященных таинств, чисто и непосредственно осиявающий божественных мужей, как сродных с духовным и неприкровенно облагоухая их духовные чувства, не исходит подобным же образом к тем, которые стоят за ними, но они, как сокровенные созерцатели тайн духовных, таинственно сокрывают этот луч под символами крыльев, чтобы сделать его неприкосновенным для неподобных им; посредством этих-то символов благолепные чины управляемой паствы и возводятся на свойственную им священную степень.
3. Итак, сказал я, воспитываемое нами ныне священнодействие имеет назначение и силу священносовершения иерархических действий. Потому-то божественные началовожди наши благоустроили его как единочинное и единодейственное со святым священнодействием Собрания по большой части из тех же самых символических действий и таинственных учреждений и священнословий. И здесь ты точно так же увидишь, что иерарх износит из божественнейшего места прекрасное благоухание в дальнейшие священные части храма и возвращением к прежнему месту внушает, что причастие вещей божественных, хотя совершается во всякой святыне сообразно с ее достоинством, но всегда неумаляемо и непременяемо и пребывает неизменно со своими свойствами сообразно с божественным установлением. Равным образом опять и песнопения, и чтение словес божественных руководят несовершенных к живоносному усыновлению, совершают священное собрание одержимых скверной, а в немощных, одержимых бесами, истребляют вражеский страх и чарование, открывая сообразно с их силами высоту боговидного состояния и силы, по которым они сами начнут устрашать враждебные силы и приставлены будут врачевать других, так как не только имеют, но и могут сообщать богоподражательную твердость в своих добродетелях и мужество против вражеских страхований. А тем, которые обратились от худшего к священному разуму, песни и чтения влагают святое расположение не поддаваться опять увлечениям ко злу; тех же, которые еще не имеют полной чистоты, совершенно очищают; лица священные приближают к божественным образам, и к воззрению на них, и общению; причастников же святыни во всей ее полноте питают, насыщая, в блаженных и мысленных созерцаниях, этих единовидных мужей Единым и при водя их в единение.
4. Что же? Не отлучает ли совершенно и чины не совершенно чистых, о которых мы уже упомянули, подобно тому, как это делается в таинстве собрания, настоящее священное тайно действие, в образах зримое одними только освященными, а созерцаемое в священноначальственных возвождениях и священносовершаемое одними только беспримесно всеосвященными? Мне кажется, это, часто уже говоренное нами, излишне повторять в тех же самых словах и из-за этого не переходить к тому, что следует по порядку священнодействия, т. е. к боголепному созерцанию иерарха, держащего божественное миро, под осенением двенадцати крыльев и совершающего над ним всесвятейшее священнодействие. Итак, мы говорим, что состав мира есть некое смешение разнообразных благовонных веществ, преисполненное благоволения, причастники которого облагоухаются по мере их причастия в благоухании. А мы убеждены, что богоначальнейший Иисус, пресущественно благоуханный, преисполняет в духовных раздаяниях дух наш божественной сладостью. Ибо, и воспринимая чувственные благоухания, мы испытываем приятное ощущение, и наша способность различать запахи питается с большим удовольствием, если только она не повреждена и находится в состоянии воспринимать благоухание. Сообразно с этим кто-нибудь мог бы сказать, что и духовные наши силы, не поврежденные расположением к худшему, по естественной в нас способности различения вещей воспринимают богоначальное благоухание и преисполняются священной сладости и божественной пищи сообразно с боготворной мерой и приличным обращением ума к божественному. Итак, символический состав мира как бы в изображении неизобразимого преднаписует нам самого Иисуса, богатую неточную сокровищницу божественных благоуханий, подающего боговиднейшим умам в богоначальной соразмерности божественные благоухания, которыми, приятно услаждаясь и преисполняясь в священных восприятиях, они питаются мысленной пищей при вхождении в них благоуханных даров по мере божественного причастия.
5. Но ясно, я думаю, что к существам, высшим нас, как божественнейшим, дарование неточного благоухания некоторым образом ближе, обильнее открывается им и сообщается, независтно преизливаясь и многообразно проникая в светлую их и благоприемную силу ума; низшим же мысленным существам и не настолько способным к восприятию оно, сохраняя неприкосновенным для них высшее созерцание и причастие, преподается в свойственных причастникам благоуханиях в богоначаль ной соразмерности. Таким образом, столь превосходящий высшие нас святые сущности чин серафимов изображается через двадцать крыльев стоящим и утвержденным окрест Иисуса, приникающим, сколько может, к блаженнейшему видению Его, и священно преисполненным посредством всесвятых восприятий мысленного раздаяния, и, говоря чувственно, немолчными устами взывающим многопесненное богословие. Ибо священный разум премирных духов неутруждаем, проникнут непрестающей любовью божественной и стоит выше всякого зла и забвения. Потому-то, как я думаю, немолчное взывание их означает их вечное и неизменное во всяком согласии и благодарении помышление и ведение о божественных вещах.
6. Впрочем, бестелесные свойства серафимов, которые начертаны в слове Божием посредством чувственных образов, изображающих мысленное, мы, я думаю, хорошо рассмотрели и твоим мысленным очам представили в чинах пренебесной иерархии. Но так как и в настоящем случае, священно окружая иерарха, они отображают в сокращении то же самое высочайшее устройство, то и теперь воззрим невещественнейшими очами на их боговиднейшее сияние.
7. Итак, многоразличие их лиц и многоножие означает, по моему мнению, многозрительность их в отношении к божественному свету и присноподвижное и проницательное разумение божественных благ. Шестеричное же расположение крыльев, как говорит слово Божие, означает, я думаю, не таинственное некое число, как некоторые полагают, а то, что у высшей сущности и чина, стоящего окрест Бога, все возводительно и совершенно свободно и премирно — и первые, и средние, и низшие его мысленные и боговидные силы. Поэтому-то священнейшая премудрость слова Божия, священнописуя начертание крыльев, полагает крылья на верх, середину и ноги серафимов, выражая тем совершенную их подвижность и всестороннюю способность восхождения к истинно сущему.
8. Если же они покрывают лица и ноги и летают одними средними крыльями, то ты священно разумей под этим, что столько превознесенный над высшими сущностями чин благоговеен перед тем, что выше и глубже его разумения, и благоразмеренно возводится к боговидению на средних крыльях в подчинении жизни своей божественным весам, которые священно располагают его к познанию самого себя.
9. А то, как сказано в слове Божием, что они взывали друг ко другу, это, я думаю, означает, что они независтно сообщают свои богозрительные разумения один другому. Считаем достойным благоговейно упомянуть и о том еще, что еврейский текст слова Божия называет святейшие сущности серафимов этим знаменательным именем, заимствуя его от горячности и пламенения в божественной и присподвижной жизни.
10. Итак, если, как говорят толкователи еврейских слов, божественных серафимов богословие называет возжигателями и согревателями — именем, выражающим существенное их свойство, то по символическому образописанию они имеют в отношении к божественному миру возбудительные силы, вызывающие его к испусканию и распространению благоуханий. Так, превыше ума благоуханная Сущность (Бог) любит быть подвигаемой пламенными чистейшими умами к открытию Себя и дарует в изобильнейших раздаяниях божественные свои вдохновения тем, которые таким образом премирно подвигают Ее. Не не ведал также божественный чин пренебесных сущностей богоначальнейшего Иисуса, снисшедшего до приятия освящения; но он священно разумеет, что Иисус умалил Себя до нашего состояния по божественной и неизреченной благости и, видя Его человекообразно освящаемым от Отца, и от Себя Самого, и от Духа, понимает собственное начальство Его, которое оставалось неизменным по существу во всем том, что Иисус совершил богоначально. А потому предание священных символов приставляет к освящаемому миру серафимов, имея в виду и живописуя Христа непреложным в истинном и совершенном вочеловечении по подобию нашему. И что еще божественнее, оно употребляет божественное миро во всяком священносовершении, ясно указывая, согласно со словом Божиим, на Того, кто освящает, Сам приняв освящение как всегда равный Себе Самому по отношению ко всякому богоначальному благодействию. Потому-то и совершительный дар и благодать священного богорождения священнодействуется божественнейшими священносовершениями мира. Поэтому, думаю я, иерарх, вливая в очистительную купель крестовидными вложениями миро, поставляет способным к созерцанию очам на вид то, что Иисус, погрузившись даже до крестной смерти ради нашего богорождения, самим божественным и неудержимым от смерти сошествием своим благолепно исхитил крещающихся по таинственному слову в смерть Его от древнего поглощения тлетворной смертью и обновил для божественного и вечного бытия.
11. Да и тому, над кем совершено священнейшее священнодействие богорождения, совершительное помазание миром дарует вселение богоначального Духа, между тем как символическое священное начертание креста означает, я думаю, то, что от Него Самого (от Христа), человекообразно принявшего ради нас освящение от богоначального Духа при неизменяемости свойств божественного естества, подается Божественный Дух.
12. Размысли священноначальственно и о том, что по уставу святейших священнодействий и освящение божественного жертвенника происходит через всесвященные возлияния святейшего мира. Это пренебесное и пресущественное созерцание, всякого богодейственного освящения нашего начало, сущность и совершительная сила. Если Сам Иисус, богоначальное освящение божественных умов, есть наш божественнейший жертвенник, на котором, по выражению слова Божия, освящаясь и таинственно всесожигаясь, «имеем мы приведение» (Еф. 2:18), то воззрим премирными очами на самый божественнейший Жертвенник (на кото ром все освящаемое совершается и освящается), освящаемый божественнейшим миром. Ибо всесвятейший Иисус святит за нас Сам Себя (Ин. 17:19) и исполняет нас всякой святыни, когда то, что на Нем совершается, домостроительно нисходит благо действенно на нас как богорожденных. Потому-то, полагаю я, божественные началовожди нашей иерархии в смысле иерархическом называют это честнейшее священнодействие, по божественному преданию, согласно с тем, что совершается, Таинством мира, а, пожалуй, пусть бы назвал его кто Таинством Бога, в двояком смысле воздавая хвалу божественному его священносовершению. Ибо Его (Христово) Таинство — и то, что Он по человечеству воспринял освящение ради нас, и то, что богодейственно совершает и освящает все освящаемое. Священная же песнь вдохновения божественных пророков (аллилуия) означает, говорят знающие еврейский язык, хвала Богу, или хвалите Господа. Итак, когда священное богоявление и богодействие священно преднаписуется в многообразном составе иерархических символов, то не неприлично вспомнить боговнушенное песнословие пророческое, потому что оно ясно и вместе священнолепно внушает, что богоначальные благодеяния достойны священных хвалений.

Дионисий Ареопагит. О ЦЕРКОВНОЙ ИЕРАРХИИ.

Глава 5. О посвящении лиц священных
I.
1. Таково-то божественнейшее священносовершение мира. Теперь, после описанных божественных священнодействий, следует изъяснить священнослужебные чины и отделы, их силы, действия, посвящения и тройственность высших степеней иерархических. Таким образом, по казано будет, что прекрасное устройство нашей иерархии совершенно исключает и отчуждает от себя всякую нечинность, неблаголепие и смешение, а, напротив, в своих распределениях священных чинов являет благолепие, стройность и строгий порядок. Тричастность состава всякого священноначалия мы, кажется, достаточно объяснили уже, когда воспевали другие иерархии, сказав, согласно нашим священным преданиям, что весь круг священноначалия слагается из божественнейших таинств богоозаренных умозрителей и таинников их, и (лиц), священносовершаемых ими (т. е. этими таинниками).
2. Так, для святейшей иерархии пренебесных существ Таинство со ставляет посильное невещественнейшее разумение Бога и вещей божественных и всецелое и по мере возможности богоподражательное со стояние богообразия. А световодителями и вождями к такому священносовершению служат в ней первейшие из существ, стоящих окрест Бога: они-то благощедро передают низшим священным чинам в свойственной им мере боготворное ведение, присно даруемое им от самосо вершенного и умудряющего божественные умы Богоначалия. А чины низшие первых сущностей как священноруководимые теми к боготвор ному свету Богоначалия являются и по справедливости именуются чинами совершаемыми (возводимыми к совершенству). После этой не бесной и премирной иерархии, благотворно износя свои священнейшие дары в круг действий, нас касающихся, Богоначалие даровало еще, по изречению слова Божия, младенцам сущим иерархию подзаконную, изливая безвредный для немощных очей, соразмерный с их силами свет в неясных образах истины, в отдаленнейших от первообразов отображениях, в нелегко проницаемых гаданиях, в символах, представляющих в себе неудоборазрешимый сокровенный смысл. В этой подзаконной иерархии тайнодействием было возвождение к служению духовному. Руководителями к этому были священнопосвященные в тайны той святой скинии от Моисея, первого таинника и вождя подзаконных иерархов, который, священно предначертывая порядок подзаконного священноначалия, возводивший мысль к той священной скинии, назвал все подзаконные священнодействия подобием образа, показанного ему на горе Синайской (Исх. 25:40). Совершаемыми были те, которые в свойственной себе мере возводимы были от обрядов законных к совершеннейшему разумению таин. Совершеннейшим же тайноучением богословие именует нашу иерархию, называя ее исполнением и священным завер шением той законной иерархии. Это есть иерархия вместе и небесная, и законная, занимающая середину между крайностями: между одной (небесной) , будучи причастна духовных созерцаний, и другой (подзаконной), потому что не чужда разнообразия символов, посредством которых возводится к вещам божественным. Она также имеет тричастный состав, заключая в себе святейшие священнодействия таинств, богообразных служителей святыни и людей, в приличной мере возводимых ими к святыне. Каждая из трех составных частей нашего священноначалия, подобно иерархии подзаконной и той, которая божественнее нашей, делится по силам на три степени: первую, среднюю и последнюю, чем поддерживается священнолепная соразмерность и благоустроенная, взаимная, в определенном для каждой чине и крепкая связь между всеми.
3. Так, священнейшее священнодействие таинств имеет первую божественную силу — священно очищать несовершенных; среднюю — световодственно посвящать очищенных в тайны; последнюю и главнейшую в отношении к первым силу — возводить посвященных в тайны к совершенству в разуме тайн, в которые они посвящены были. Чин священнослужителей в первой степени своей очищает несовершенных тайнодействиями, в средней — световодствует очищенных, в последней и самой высшей из степеней священнослужительских возводит приобщившихся божественного света к совершенству силой священносовершения, руководствующих к непосредственному ведению воспринимавшихся прежде только созерцанием озарений. Между совершаемыми первую степень составляют очищаемые, среднюю — после очищения просвещаемые и допускаемые к созерцанию некоторых святынь, последнюю же и божественнейшую других — осиянные совершительным ведением священных и светоносных таин, к созерцанию которых были допускаемы. Тройственную силу святого священнодействия таинств мы уже раскрыли: силу священного богорождения (т. е. крещения), в котором слово Божие указало нам очищение и светоносное просвещение, равно как и силу собрания (т. е. литургии) и Таинство мира — силу совершительного познания и ведения дел Божиих, через что священносовершается единотворное возвождение к Богоначалию и блаженнейшее общение с Ним. Теперь по порядку следует раскрыть состав чина священнослужительского, который разделяется на степени: очищающую, просвещающую и совершающую.
4. Таков всесвятейший закон Богоначалия, чтобы вторые возводимы были к Его божественнейшему свету через первых. Впрочем, не видим ли мы, что и чувственные сущности и стихии сначала сообщаются с более сродными им вещами и через них уже распространяют свое действие на другие? Тем естественнее, что Бог — начало и основание всего видимого и невидимого благоустроения — благоволит ниспосылать свои боготворческие лучи сначала на богоподобнейшие существа и через них, как через умы чистейшие и способнейшие к причастию и сообщению света другим, осиявает и являет Себя низшим. Итак, долг этих первых богозрителей — открывать следующим за ними независтно и соразмерно с силами их священно открытые себе божественные созерцания, а посвящать в тайны священноначалия есть дело тех, которые вместе с совершительным ведением получили хорошее наставление во всех божественных вещах, относящихся к принадлежащему им священноначалию, и приняли священносовершительную силу наставлять других; преподавать же святыни по достоинству есть дело восприявших священнослужебное совершение в полноте ведения и во всем его составе.
5. Таким образом, божественная степень иерархов есть первая в ряду других богозрительных степеней, а вместе она есть самая высшая и последняя, потому что в ней заключается совершенство и полнота всего состава священноначалия, ибо, как все вообще священноначалие мы видим сосредоточенным в Иисусе, так всякая иерархия, в частности, сосредоточивается в своем богопросвещенном иерархе. Сила степени иераршеской обнимает все отдельные святыни и через все другие степени священства совершает усвоенные ее священноначалию таинства. Впрочем, ей исключительно перед прочими степенями божественный закон предоставил в нераздельное право божественнейшие священнодействия — это священнодействия, которые составляют тайнодейственный образ богоначальной силы и через которые совершаются все божественнейшие символы и все священные чины. Ибо хотя и иереи совершают некоторые из священных символов, но иерей никогда не совершит ни священного богорождения (т. е. таинства крещения) без божественнейшего мира, ни тайн божественного общения, не возложив символов литургийных на божественнейший жертвенник, ни, наконец, сам не будет иереем, если не будет введен в это через иерархические тайнодействия. Таким образом, божественное законоположение предоставило посвящение в степени иерархические, освящение божественного мира и священносовершение жертвенника исключительно священносовершительной власти богопросвещенных иерархов.
6. Итак, степень иераршеская есть степень, преисполненная силы совершительной, одна только исключительно совершающая посвящения иерархические, просветительно наставляющая в ведении святыни и руководящая к сообразным с нею и священным свойствам и действиям. Световодственная степень иереев руководит крещаемых к божественным воззрениям на таинства, в подчинении степени богопросвещенных иерархов и вместе с нею священносовершающая усвоенные себе священнодействия, в чем, собственно, и заключается круг ее действий как степени, которая в святейших символах открывает дела Божии и делает присутствующих созерцателями и причастниками святых таин, а тех, которые ищут ведения видимых священнодействий, предпосылает к иерарху. А степень священнослужителей есть степень очистительная: различая недостойных прежде допущения к священнодействиям иереев, она очищает приступающих, удаляя от смешения с чем бы то ни было противным таинству и таким образом делая их достойными присутствия при совершении таин и приобщения. Так, при священном богорождении (крещении) служители (диаконы) совлекают с присутствующего прежнюю одежду, а потом и разрешают, поставляют для отрицания лицом к западу и затем обращают опять к востоку (ибо все эти действия принадлежат степени и силе очищающей), внушая через это приступающим всецелое отложение одеяния прежней жизни, показывая мрачность прежнего образа жития и научая их по отречении от мрака подчинить себя тому, что светотворно. Итак, чин служительский есть чин очистительный, возводящий очищенных к светлым священнодействиям иереев, очищающий несовершенных и питающий очистительным просвещением и учением слова Божия, а также совершенно отделяющий неосвященных от священного. Потому-то церковный закон и поставляет его при дверях в знак того, что вход приступающих к святыне должен совершаться во всесовершенной чистоте, и очистительной степени священства вверяет приведение приступающих к воззрению на тайны и приобщению и через нее приемлет их, если они признаны непорочными.
7. Итак, показано, что степень иерархов есть совершительная и совершеннотворная, степень иереев — просветительная и световодственная, а степень служителей — очистительная и, с другой стороны, различительная, т. е. степень иераршеская имеет силу не только совершать, но вместе также просвещать и очищать, а степень иерейская обладает вместе с силой просвещения и силой очищения. Ибо низшие степени не могут перешагнуть к тому, что принадлежит высшим, им не позволено дерзновенно и покушаться на это, а степени божественнейшие ведают священные тайны как своего служения, так и служений низших совершенства их. Однако же, как образы божественных действий, священнослужебные чины, являя в себе каждый определенные сияния благоустроенного и несмесного порядка дел Божиих, распределены по своим иерархическим особенностям на первые, средние и последние священные силы и степени, представляя в себе все вместе, как я сказал, благо устройство и несмесность дел Божиих. Так как Богоначалие сначала очищает умы, в которых благоволит вселяться, потом просвещает и уже просвещенных возводит к богообразному священносовершению, то и иерархия божественных образов делит себя на различные степени и силы, явственно представляя богоначальные действия, совершающиеся благоустроенно и несмесно во всесвятейшем и неслитном порядке. Однако ж, сказав, сколько можно было, о степенях и разделах священнослужебных, равно как об их силах и действиях, рассмотрим теперь, сколько можем, и священнейшие поставления на них.
II. Таинство посвящения в священный сан
Иерарх, приводимый к посвящению иераршескому, преклонив оба ко лена пред жертвенником, имеет на главе своей богопреданное слово Божие и иераршескую руку и таким образом посвящается через всесвященные призывания от посвящающего его иерарха. А иерей, преклоняя пред божественным жертвенником оба колена, имеет на голове десницу иераршую и в таком положении освящается священнодейственными призываниями посвящающего его иерарха. Диакон, наконец, преклонив пред божественным жертвенником одно из колен, имеет на голове десницу посвящающего его архиерея и посвящается от него через совершительные для чина служителей призывания. На каждого из них возлагается от посвящающего иерарха крестовидное знамение, над каждым совершается священное возглашение имени и заключительное лобзание, которое всякое из присутствующих священных лиц и посвятивший иерарх дают посвященному на какую-либо из упомянутых священных степеней.
III. Созерцательная сторона
1. Итак, общее для иерархов, и иереев, и служителей (диаконов) в их священнослужебных посвящениях — приведение к божественному жертвеннику, припадение, возложение руки иераршеской, знаменание печатию креста, возглашение и заключительное лобзание. Особенность же и исключительную принадлежность иерархов составляет возложение на главу слова Божия, чего не имеют низшие степени; иереев — преклонение обоих колен, чего в посвящении служителей (диаконов) нет; служители же при своем посвящении преклоняют, как сказано, только одно из колен.
2. Итак, приведение к божественному жертвеннику и припадение внушает всем посвящаемым в священные степени всецело предать началосовершителю Богу жизнь свою и свою душу представить Ему совершенно чистой и освященной, подобообразной и, сколько возможно, достойной богоначального и всесвятейшего святилища и жертвенника Того, Кто священнолепно освящает богообразные умы.
3. Возложение руки иераршеской, с одной стороны, знаменует священноначальственный покров, под которым освященные лица, как чада, отечески охраняются рукой, дарующей им чин и степень священства и отражающей от них противные силы, а с другой стороны, внушает, что посвященные должны совершать все дела священнослужения как бы под десницей Божией, имея Его руководителем во всяком из их дел.
4. Крестовидное знамение означает отложение всех плотских пожеланий и жизнь богоподражательную, неуклонно обращенную к богомужной, божественнейшей жизни Иисуса, нисшедшего при богоначальной безгрешности даже до креста и смерти и знаменующего тех, которые так живут, как подобообразные Ему, крестовидным знамением собственной безгрешности.
5. Иерарх возглашает священное наименование степени, на которую посвящает, и имя самих посвящаемых, выражая этим таинственным действием, что, как боголюбивый священносовершитель, он есть только провозвестник Божия произволения, не сам своей благодатью возводящий посвящаемых на степени священства, но будучи подвизаем на все священноначальственные освящения от Бога. Так, Моисей, священносовершитель подзаконный, до тех пор не возводил Аарона на степень священства, хотя Аарон был брат ему и казался ему боголюбивым и достойным священного сана, пока не был подвигнут на то свыше, по воле только началосовершителя Бога священноначальственно совершив посвящение в священный сан. Даже и наш богоначальный и первый Священносовершитель (ибо ради нас сделался и им человеколюбивший Иисус) «не Себе прослави, — как говорит слово Божие — (быти первосвященника), но глаголавый к нему... Ты еси иерей во век, по чину Мелхиседекову» (Евр. 5:5—6). Поэтому и Сам, возводя учеников к служению священства, хотя как Бог был началосовершитель, священноначальственно относит, однако же, тайносовершительную силу посвящения вместе и ко всесвятейшему Своему Отцу, и к богоначальному Духу, повелевая ученикам, как сказано в слове Божием, «от Иерусалима не отлучатися, но ждати обетования Отча, еже слышасте от Мене, яко... вы... имате креститися Духом Святым» (Деян. 1:4—5). Так точно и первоверховный между учениками Христовыми, приступив вместе с единочинными ему и священноначальственными десятью другими учениками к священному поставлению двенадцатого в сонм учеников, благоговейно предоставил избрание Богоначалию, говоря: «Покажи, егоже избрал еси» (Деян. 1:24), — и того, кто божественно назнаменован был божественным жребием, воспринял в священноначальственный круг святой двое надесятицы... Впрочем, об этом божественном жребии, по мановению Божию павшем на Матфия, другие говорят иное и, мне кажется, недоста точно назидательно, поэтому я выскажу свое мнение. Мне кажется, что слово Божие назвало жребием какой-либо богоначальственный дар, от крывший тому священноначальственному сонму назнаменанного избранием Божиим. Так и всякому иерарху Божию не самовольно надобно совершать поставления на степени священства, а по внушению Божию священноначальственно и небесно посвящать на эти степени.
6. Целование при конце посвящения на священную степень имеет также священное значение. Все, кто только из священнослужебного чина присутствует при посвящении, даже сам посвящавший архиерей лобзают посвященного. Ибо, когда священный ум достигает священнослужебного совершения в священнослужебном порядке и чине по божественному избранию и по силе освящения, он делается любезен для единочинных ему и священнейших чинов, возвысившись до богоподобнейшего благолепия, пламенея любовию к подобообразным умам и от них взаимно пользуясь священной любовью. Поэтому-то и совершается взаимное лобзание священнослужебных лиц, означая священное общение подобообразных умов и их взаимное любвеобильное сорадование, поддерживающее в целом составе священного чина богоподобнейшую красоту.
7. Все это, как я сказал, есть общая принадлежность всякого священнослужебного посвящения. Но иерарху исключительно принадлежит, что на главу его священнотаинственно возлагается священнейшая книга слова Божия. Ибо так как богопросвященным иерархам преподается от богоначальной и началосовершительной Благости тайнодейственная сила всего священства, то и возлагаются соответственно этому на главы иерархов богопреданные словеса Божии, объемлющие собой и открывающие тайны всего богословия, богодействия, богоявления, священнословия, священнодействия — одним словом, всех божественных и священных дел и слов, дарованных благодеющим Богоначалием учрежденной в нас иерархии. Таким образом, богообразный иерарх, будучи во всей полноте причастен всей священноначальственной силы, должен не только сам сиять истинным и богопреданным ведением иерархических священнословий и священнодействий, но и другим передавать в священноначальственной соразмерности и священноначальственно священнодействовать все совершительнейшие тайнодействия всего священноначалия в божественнейшем ведении, возводя себя и других к высочайшим созерцаниям. А у иереев преклонение двух колен есть отличительная особенность сравнительно со степенью служителей, так как этот чин преклоняет только одно колено и в этом положении тела посвящается иерархом.
8. Коленопреклонение означает смиренное приступание приходящего и представляющего себя на служение Богу. Но поскольку, как мы уже много раз говорили, существует три степени священносовершителей, которые трех родов святейшими священнодействиями и силами действуют на три степени совершаемых, священносовершая спасительное приведение их под иго Божие, то поэтому степень служителей как только очистительная священно выражает (самым делом преклоняя одно колено) одно только приведение к очищению, когда повергает себя пред Божиим жертвенником, которым как бы премирно освящаются очищаемые ею умы. А иереи преклоняют оба колена как бы в знак того, что священноруководствуемые ими не только очищаются, но и священнодейственно возводятся светоноснейшими их священнодействиями после очищения жизни к состоянию и силе созерцания. Иерарх же, преклоняя оба колена, имеет на главе своей богопреданное слово Божие, потому что тех, которые очищены силой священнослужителей и просвещены иереями, он иераршески возводит до соразмерного с их силами ведения виденных ими священнодействий и через это делает приводимых совершенными для доступного им полного посвящения.

Дионисий Ареопагит. О ЦЕРКОВНОЙ ИЕРАРХИИ.

Глава 6. О степени возводимых к совершенству
I.
1. Таковы чины и степени священнослужебные, их силы, действия и посвящения. Теперь по порядку следует сказать о тройственности степеней, возводимых к совершенству. Итак, мы говорим, что степень очищаемых составляет множество людей, о которых мы уже упоминали, не допускаемых до священнодействий и тайнодействий. Одни из них не допускаются до таинств потому, что еще только образуются и приготовляются к животворному возрождению предварительными поучениями служителей; другие — потому, что еще только воззываются к святой жизни, от которой отступили, увещательными наставлениями благотворного слова Божия; иные — потому, что еще одержимы бывают малодушной боязнью страхования противника и врачуются укрепляющим словом Божиим; одни — опять по той причине, что еще только возводятся от худых дел к добрым; другие же — потому что, хотя и возведены уже, однако не приобрели еще вполне непоколебимой твердости в божественнейших правилах и неизменных навыках жизни. Все это суть чины и степени очищаемых тайноводством и очистительной силой служителей. Служители тайносовершают их своими священными силами, чтобы, совершенно очистив их, возвести к просветительному зрению и причастию светоносных священнодействий.
2. Среднюю степень составляют те, которые допускаются к зрению, а также по мере приемлемости к причастию во всей чистоте некоторых святынь и вверяются уже иереям, дабы от них получать просвещение себе. И, мне кажется, очень понятно, что те, которые очищены от всякой нечистоты, чуждой святыни, и во всесовершенной чистоте стяжали непоколебимую твердость духа, уже священнодейственно возводятся в состояние и право взирать на божественнейшие символы и по достоинству делаются причастниками их, через это зрение и причастие преисполняются всякой духовной радости и возводительной их силой окрыляются по мере приемлемости в божественном желании получить ведение их. Итак, под этой степенью я разумею весь верный народ, так как он воспринят при посредстве всякого рода очищений и, сколько ему дозволено, удостоен священного зрения и причастия светоносных тайнодействий.
3. Высшую же степень между всеми возводимыми к совершенству составляет священный чин монахов, с одной стороны, воспринявший всецелое очищение всей силой души и во всесовершенном отречении от дел собственной воли, а с другой — допущенный к зрению всех священнодействий, какие только доступны ему в мысленном созерцании и причастии. Они (монахи) вверяются совершительным силам самих иерархов и при помощи их богомудрых просветительных наставлений и иерархических преданий изучают виденные ими над со бою священносовершения священных тайнодействий и от священного ведения их возводятся по мере сил к высшему совершенству. Поэтому-то богоносные наставники наши и почтили их священными наименованиями, называя их одни ферапевтами, другие монахами по их чистому служению и работанию Господеви, и по их нераздельной и еди новидной жизни, которая объединяет их в благочестивом отвержении разделительных попечений и дел житейских и возводит к богоподобному единству и боголюбезному совершенству. Потому-то и священное законоположение даровало им совершительную благодать и удостоило их некоторого рода посвятительного молитвословия не иераршеского исключительно, которое неотменно совершается только над одними священнослужебными чинами, но священнослужительского, священносовершаемого и преподобными иереями в священноначальственном тайнодействий второстепенного достоинства.
II. Тайнодействие монашеского посвящения
Иерей стоит пред Божиим жертвенником, священнословствуя монашеское молитвословие. А посвящаемый стоит позади иерея, не преклоняя ни обоих коленей вместе, ни одного какого-нибудь из них и не имея на главе своей богопреданного слова Божия, но просто только предстоя иерею, который священнословит над ним таинственное молитвословие. По совершении же этого молитвословия иерей, приблизившись к посвящаемому, во-первых спрашивает его, отрицается ли он от всякого разделительного не только образа жизни, но и помысла; потом описывает ему жизнь совершеннейшую, внушая, что он должен стать выше среднего состояния в добродетельной жизни. Когда посвящаемый свободно исповедует все это, иерей, запечатлев крестовидным знамением, постригает его, возглашая Троицу всеблаженного Божества, и по совлечении всех прежних одежд облекает его в одежду другую и вместе с другими мужа ми, которые при этом присутствуют, дав ему лобзание, делает его причастником богоначальных таинств.
III. Созерцательная сторона
1. Что монах при посвящении не преклоняет ни одного колена и не имеет на голове своей богопреданного слова Божия, а просто предстоит иерею, священнословящему молитвословие, это означает, что чин монашеский не есть чин, руководственный для других, а сам по себе пребывает в уединенном и священном состоянии, следует за священнослужебными чинами и через них, как ближайший к ним, возводится в благопослушании к божественному ведению доступных ему святынь.
2. Отречение от всех разделительных не только дел жизни, но и помыслов выражает совершенство монашеского любомудрия, обнаруживающегося в ведении единотворных заповедей. Ибо это любомудрие, как я сказал, есть принадлежность не средней степени возводимых к совершенству, а самой высшей. Поэтому многое такое, что в среднем чине могут делать, не подвергаясь осуждению, решительно воспрещается уединенным монахам, так как они должны иметь одно стремление к единому, возводиться к священному единству и по возможности уподобляться жизни священнослужебных чинов, с которыми во многом имеют сродство и находятся в большей близости, чем другие чины возводимых к совершенству.
3. Запечатление крестовидным знамением означает, как мы говорили уже, отложение всех без исключения плотских пожеланий. А пострижение волос знаменует чистую и чуждую всякой прикровенности жизнь, никакими наружными украшениями не прикрывающую лицемерно душевного безобразия, а внутренне возвышающуюся до богоподобия красотами не человеческими, но единовидными и свойственными жизни уединенной.
4. Отложение прежней одежды и принятие другой выражает переход от обыкновенной добродетельной жизни к совершеннейшей, как и при священном богорождении (крещении) перемена одежды означала возведение очищенной жизни в состояние разума и просвещения. А в том, что иерей и все, какие присутствуют, священные лица дают лобзание посвященному, проразумевай священное общение богоподобных мужей, в божественном веселии с любовью сорадующихся друг другу.
5. В конце всего иерей призывает посвященного к богоначальному приобщению, священно выражая этим, что посвященный если преуспеет в истинно монашеском и единотворном возвождении, то будет не созерцателем только доступных ему святынь и не так будет приступать к приобщению священнейших символов, как занимающие среднюю степень, но в божественном разуме восприемлемых им святынь будет приступать к приобщению богоначального причастия иным образом, чем благочестивый народ. Потому-то и священнослужебным чинам при священносовершительных посвящениях их в конце священнейших их посвящений преподается от посвящавшего их иерарха приобщение святейшей Евхаристии, что принятие богоначальных таин есть венец всякого участия в священноначалии, но еще и для того, чтобы все священные чины воспринимали сам божественнейший дар приобщения, каждый соответственно себе, к собственному их возвождению и совершенству.
Итак, мы показали, что в святых тайнодействиях заключается очищение, просвещение и совершение; что служители составляют степень очищающую, иереи — просвещающую, а совершающую — богоподобные иерархи; и наконец, что степень очищаемых составляют те, которые не имеют участия в священном созерцании и причащении, как еще очищаемые только, степень допускаемых к видению составляет благочестивый народ, а степень приближенных к совершенству — чин уединенных монахов. Таким образом, наша иерархия, священно благоустроенная из богоустановленных степеней, подобообразна священноначали ям небесным, сохраняя в себе, насколько возможно это между людьми, их богоподражательные и богообразные свойства.
6. Но ты скажешь, что между небесными чиноначалиями, конечно, нет степени очищаемых, ибо недозволительно и несправедливо было бы сказать, будто бы есть какой-нибудь небесный чин нечистый. Я со своей стороны тоже буду решительно утверждать, доколе не отпаду от священнейшего разума, что небесные чины совершенно непорочны и премирно чисты. Ибо если который из них и увлекся злобой, то он отпал от небесного, чуждого всякому пороку сообщества божественных умов и увлечен во тьму падения отступнических полчищ. Но не погрешим против святости иерархии небесной, если скажем о ней, что очищением для низших в ней существ служит просвещение от Бога в отношении к тому, чего они не знали, — озарение, возводящее их к совершеннейшему разумению богоначального ведения и очищающее от незнания того, чего они еще не разумели, и таким образом при посредстве первых и божественнейших существ, возводящее их к возвышенному и светлейшему свету богозрения. Подобным же образом есть в небесной иерархии и степени просвещаемых и совершаемых, а равно и чины очищающих, просвещающих и совершающих, так как высшие и божественнейшие существа очищают в ней низшие святые и небесные чины от всякого неведения в порядке и соразмерности небесных чиноначалий, преисполняют их божественнейшими озарениями и возводят их к совершенству во всесвятейшем ведении богоначального разума. Так именно и нами было уже сказано, и в слове Божием божественно изъяснено, что небесные чины не все равны в священном ведении богозрительных озарений, но что первые из них осияваются по мере приемлемости блистательнейшими лучами богоначального света непосредственно от Бога, а низшие — через них уже, хотя также от Бога.

Глава 7. О том, что совершается над усопшими
I.
1. После объяснения того, о чем доселе было говорено, нужно, мне кажется, сказать и о том, что священно совершается нами над усопшими, так как и это неодинаково для освященных и чуждых освящения; но, как образ жизни тех и других различен, так различно переходят они и к смерти. Сподобившиеся жить в состоянии освящения, обращая взор души на непреложные обетования Богоначалия, истину которых видели в Воскресении Господа, идут к смертному пределу с твердой и несомненной надеждой, с божественной радостью, как к концу священных подвигов: они знают, что после будущего всецелого воскресения их все их существо наследует всесовершенную и нескончаемую жизнь и спасение. Ибо освященные души, в продолжение здешней жизни могущие впадать в перемены к худшему, в пакибытии будут иметь богоподобное свойство неизменности в добре. И чистые тела, сопряженные с освященными душами и сопутствовавшие им, вместе с ними написанные в книге жизни и сподвизавшиеся им в трудах их, свойственное себе воскресение улучат в то время, как души утвердятся в состоянии неизменности в жизни Божественной; соединившись с освященными душами, с которыми в здешней жизни составляли одно, быв как бы членами Христовыми, они наследуют богообразный, и нетленный, и бессмертный, и блаженный жребий. Таково-то успение людей освященных, в веселии и с несомненными надеждами приближающихся к концу божественных подвигов.
2. А из чуждых освящения одни неразумно думают, что перейдут в небытие, другие — что связь тел с их душами расторгается однажды навсегда, как бы что-то недостойное душ в богообразной жизни и при блаженном жребии, думают так, не уразумев, как должно, божественной истины, что в нас зачалась уже богообразнейшая жизнь во Христе и ее отнюдь не унижает и не оскорбляет то, что мы носим тело. Иные предназначают душам сопряжение с другими телами, оказывая, как мне кажется, несправедливость к тем, какие мы носим, которые сподвизались боголюбивым душам, но, достигнув конца божественнейших подвигов, подвергаются несправедливому лишению священных воздаяний. А другие, не знаю каким образом, уклонившись к земным помышлениям, утверждали, что святейший и блаженнейший жребий, обетованный праведникам, подобен здешней жизни и равноангельским душам в жизни совершенно дерзнули приписывать то, в чем сами находят для себя низкое наслаждение. Но из священнейших мужей никто никогда не впадет в такие и подобные этим заблуждения. Зная, что в целом составе своем улучат жребий, подобный жребию Христову, они, когда приближаются к концу здешней жизни, яснее прозирают в свой путь к нетлению, который делается к ним близок, и воспевают дары Богоначалия и преисполняются божественного веселия, уже не боясь совращения к худшему и совершенно зная, что заслуженными благами будут обладать верно и вечно. Напротив, люди, исполненные мерзостей и греховных нечистот, хотя и получившие некоторое наставление в священном учении, но сами к погибели своей выбросившие его из своего ума и увлекшиеся тлетворными похотями, когда приходят к концу здешней жизни, уже более не почитают божественного законоположения слова Божия, как прежде, удобопрезираемым, смотря другими очами на пагубные наслаждения своих страстей и святую жизнь, от которой сами безумно отпали, называя блаженной, отрешаются от здешней жизни в мучениях и с чувством только горькой необходимости, не имея в виду никакой святой надежды по причине своей нечистой жизни.
3. Так как при успении причастных освящения ничего такого не бывает, то и сам приближающийся к концу своих подвигов исполняется святой радости и с совершенным веселием вступает на путь священного пакибытия, и присные усопшего по родству божественному и по одинаковому образу жизни ублажают его, кто бы он ни был, как победоносца, достигшего желанного конца, воссылают благодарственные песнопения Виновнику победы и при этом просят Его, чтобы Он и их сподобил достигнуть подобного жребия. Взяв усопшего, сродники его приносят его к священноначальнику, как бы для воздаяния священных венцов. Тот принимает его с веселием и совершает то, что по уставу священных служб должно совершаться над праведно усопшими.
II. Тайнодействие, совершаемое над благочестиво усопшими
Божественный священноначальник, собрав священный лик и поставив усопшего, если он был священного сана, пред божественным жертвенником, починает молитву к Богу и благодарение; если же усопший принадлежал к чину благоговейных монахов или благочестивым мирянам, то поставляет его близ честного святилища против священнического входа. Потом он совершает благодарственную молитву Богу. Всед за этим священнослужители, прочитав возвещаемые в святом слове Божием не ложные обетования о нашем священном воскресении, благоговейно поют приличные песнопения, подобные по своему внутреннему значению псалмам в слове Божием. Далее первый из священнослужителей удаляет оглашенных, провозглашает имена прежде почивших святых, вместе с которыми удостаивает и новопреставившегося одинакового поминовения и приглашает всех просить ему блаженного совершения во Христе. Затем божественный священноначальник, приступив к усопшему, творит над ним священнейшую молитву. После этой молитвы священноначальник сам дает целование усопшему, а за ним и все присутствующие. Когда все уже облобызают почившего, священноначальник возливает на него елей и, сотворив святую молитву за всех, полагает тело в честном месте в ряду других священных тел людей одного с почившим чина.
III. Созерцательная сторона
1. Если бы чуждые освящения увидели или услышали о том, что нами совершается над усопшими, они, может быть, посмеялись бы и стали бы выражать сожаление о нашем заблуждении. Но не должно удивляться этому, потому что аще не уверуют, как говорит слово Божие, ниже имут разумети (Пс. 7:9). Мы же, презирая в значение совершаемого, при световодстве Иисусовом скажем, что священноначальник не неразумно вносит почившего и возлагает среди единочинного ему лика. Через это он священно выражает, что в пакибытии все наследуют те или другие жребии, сообразно с которыми проводили свою жизнь здесь. А именно тот, кто вел здесь жизнь богоподобную и священнейшую, сколько возможно для мужа, ведущего жизнь богоподражательную, в будущем веке пребудет в жребии божественном и блаженном; и тот, кто вел жизнь, низшую жизни совершенно богоподобной, однако же не чуждую святости, тоже получит священные воздаяния, сообразные с нею. Воссылая благодарение за эту божественную правду, священноначальник творит священную молитву и славословит поклоняемое Богоначалие, освободившее нас от злой и мучительной власти ада, тяготевшей над всеми, и переведшее нас к своим праведнейшим судам.
2. Пение и чтение богоначальных обетований изображают блаженнейшие жребии, в которые навеки возведены будут достигшие праведной кончины: в отношении к усопшему они как бы свидетельствуют о принятии его в вечные кровы, а в живущих еще возбуждают желание такой же кончины.
3. Обрати же внимание на то, что теперь отлучаются не все виды, находящихся в состоянии очищения, как обыкновенно, а бывают удаляемы от священных ликов одни только оглашенные — это потому, что этот вид очищаемых еще не посвящен ни в какое совершенно священное тайнодействие и ему не дозволяется видеть никакого, ни малого, ни великого, священнодействия, так как он не получил еще силы зрения святыни через светоначальное богорождение (крещение). Между тем прочие виды очищаемых были уже посвящены в священное предание. Только безрассудно опять уклонившись к худшему и неся на себе обязанность совершить свое возведение к прежнему, они благословно бывают удаляемы от богоначального созерцания и приобщения, например в священных символах (в таинстве Евхаристии), так как, недостойно причащаясь их, полу чили бы вред и пришли бы к большему небрежению и о святыне, и о себе самих. Но не без основания допускаются они к тому, что теперь совершается. Наглядно они изучают и видят здесь, как неизвестно время нашей смерти, какие почести провозвещаются в истинном слове Божием святым и какие нескончаемые мучения угрожают в будущем веке подобным им грешникам. Равным образом полезно для них будет быть свидетелями священного поминовения праведно скончавшегося в возглашениях священнослужительских как истинного общника всех святых, от века почивших. Может быть, и они почувствуют желание себе того же и научатся из поучительных действий священнослужителей, что кон чина во Христе есть истинно блаженная кончина.
4. Потом, подошедши к почившему, божественный священноначальник творит над ним священную молитву, а после молитвы дает ему целование сначала сам священноначальник и за ним все присутствующие. В этой молитве испрашивается у богоначальной Благости отпущение усопшему содеянных им по немощи человеческой грехов и вчинение его во свете и во стране живых, в недрах Авраама, Исаака, Иакова, в месте, отнюдуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание.
5. Таковы-то всем, мне кажется, понятные блаженнейшие воздаяния святых. В самом деле, можно ли что-нибудь сравнивать с совершенно беспечальным и светоносным бессмертием, хотя изображенные в совершенно приспособленных к нам выражениях обетования будущих благ, превышающие всякий ум, имеют у нас наименования, далеко отстоящие от их истинного и действительного вида? Ибо должно почитать истинным слово, что око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его (1 Кор. 2:9). А недра, как я думаю, суть божественнейшие и блаженнейшие жребии блаженных патриархов и всех прочих святых, воспринимающие всех богоподобных в нестареющееся и блаженнейшее совершение в себе.
6. Впрочем, может быть, ты скажешь, что это нами правильно сказано, но представляется недоумение, для чего священноначальник испрашивает у богоначальной Благости усопшему оставления согрешений его и пресветлого наследия, равночинного с богоподобными душами? Если всякий получит от божественного Правосудия воздаяние за то, что сделал в настоящей жизни доброго или недоброго, а усопший уже окончил собственную деятельность здешней жизни, то какой священноначальнической молитвой мог бы он быть преставлен в другой жребий, кроме того, которого достоин он и который соответствует его здешней жизни? Я также хорошо знаю, последуя слову Божию, что каждый получит заслуженный удел. Сам, сказано, Господь воздаст и приимет кийждо яже с телом содела, или блага, или зла (2 Кор. 5:10). С другой стороны, истинные предания слова Божия учат нас, что молитвы праведных и в этой жизни не только уже по смерти оказывают действие на тех только, которые достойны священных молитв. Какую пользу получил Саул от Самуила? Какой плод принесла народу еврейскому молитва пророка? Подобно тому, кто, когда солнце подает свет свой для здоровых глаз, захотел бы быть причастником солнечного света, тогда как свое зрение помрачил, невыполнимые и напрасные питал бы надежды тот, кто просит молитв у святых, а между тем отогнал от себя их естественное священное действие небрежением к божественным дарам и удалением от светлейших и благоподательных заповедей. Но, следуя слову Божию, я утверждаю, что молитвы святых в этой жизни, без сомнения, полезны в таком случае, когда кто-нибудь, стремясь к снисканию священных даров и имея священную способность к принятию их, приходит как бы в сознании своего недостоинства к кому-либо из праведных мужей и просит его быть своим помощником и сомолитвенником: такой, несомненно, получит от этого величайшую пользу. Он получит те божественнейшие дары, которых просит, будучи принят под кров богоначальной Благости ради своего смиренного настроения души, ради почитания, какое питает он к праведным, ради похвального стремления к испрашиваемым благам священным и благоприличного и боголюбезного порядка молитвы. Ибо и то богоначальной же Волей узаконено, чтобы божественные дары воспринимались достойными в боголепном чине, будучи подаваемы через людей, достойных преподавать их. Потому, если бы кто не почтил этого священного благоучреждения и, дошедши до жалкого самомнения, почел бы себя достойным непосредственной беседы с Богом и пренебрег помощью праведных, или стал приносить молитвы, недостойные Бога и несвягые, или не имел стремления, соответствующего благам божественным и приличного самому себе, как просящему благ, тот сам через себя не достиг бы того, чего неразумно просит. Что же касается упомянутой молитвы, которую священноначальник совершает над усопшим, нам нужно сказать предание, дошедшее до нас от богопросвещенных наших началовождей.
7. Божественный священноначальник есть, как говорит слово Божие, провозвестник богоначальных судов (оправданий): Ангел бо Господа Бога Вседержителя есть (Мал. 2:7). И знает он из богопреданного слова, что праведно пожившим воздается по заслуге, определяемой праведнейшими весами, светоноснейшая и божественная жизнь, а прибывшую им по человеческой немощи нечистоту богоначальное Человеколюбие по благости своей презирает, потому что никто, как говорит слово Божие, не чист от скверны. Все это священноначальник знает как возвещенное в истинном слове Божием, и просит, чтобы это так именно было и праведно пожившим дарованы были священные воздаяния; с одной стороны, просит, сам благообразно настраиваясь к богоподражанию и испрашивая даров другим, как бы милости себе, а с другой — в собственном живом убеждении, что неложные обетования несомненно сбудутся, и присутствующим благовестительно внушая, что испрашиваемое им посвященному установлению непременно сбудется над преуспевшими в божественной жизни. Стал ли бы в самом деле священноначальник, истолкователь богоначальной Правды, испрашивать когда-нибудь того, что не было бы вполне приятно Богу и дарование чего не было бы Им боголепно обетовано?! Потому-то Он не испрашивает этого усопшим, непричастным освящения, не только потому, что в таком случае он отступил бы от долга истолкователя воли Божией и дерзнул бы священноначальничес кое действие совершить по собственной воле, а не по движению от Тайносовершителя, но и потому, что не получил бы исполнения этой нечис той молитвы, услышав по справедливости от праведного слова Божия: Просите, и не приемлете, зане зле просите (Иак. 4:3). Итак, божественный священноначальник испрашивает того только, что Богом обетовано, и благоприятно Ему, и несомненно будет даровано, являя, таким образом, и пред благолюбивым Богом собственное благоустроенное расположение души, и присутствующим провозвестнически открывая несомненно будущие для праведных дары. Равным образом, священноначальники, как провозвестники Божиих судов, имеют силу и отлучать не так, чтобы премудрое Богоначалие, выражаясь с благоговением, покорно следовало порывам их неразумного гнева, но так, что они, как провозвестники воли Божией, отлучают по внушению тайносовершительного Духа тех, кто уже осужден Богом по заслуге. Приимите, сказано, Дух Свят: имже отпустите грехи, отпустятся им: и имже держите, держатся (Ин. 20:22). И тому, кто просвещен был божественными откровениями всесвятейшего Отца (Мф. 16:14), сказано в слове Божием: Еже аще свяжеши на земли, будет связано на небесех, и еже аще разрешиши на земли, будет разрешено на набесех (Мф. 16:19), так что он и всякий другой подобный ему священноначальник равным образом принимал боголюби вых и отвергал безбожных, последуя бывшим ему явлениям оправданий Отчих, как провозвестник их и посредник. Ибо и он (св. Петр) изрек то священное богословие, по выражению слова Божия, не от себя самого, не по откровению плоти и крови, но от Бога, посвятившего его в тайны божественные (Мф. 16:17). Так и богопросвещенные священноначальники должны употреблять и отлучения, и всякую священноначальничес кую власть так, как бы они движимы были к тому тайносовершительным Богоначалием. И все прочие должны внимать священноначальникам, когда они действуют священноначальнически, как движимым от Бога, ибо отметаяйся вас, сказано, Мене отметается (Лк. 10:16).
8. Но перейдем к тому, что следует за упомянутой молитвой. Окон чив ее, священноначальник сначала сам целует усопшего, а за ним и все присутствующие, потому что совершивший подвиг жизни богоугодной возлюблен и досточестен для всех богообразных мужей. После же целования священноначальник возливает на усопшего елей. Припомни, что при священном богорождении (крещении) перед божественнейшим погружением преподается крещаемому первая доля причастия священного таинства — елей помазания — после всецелого совлечения прежней одежды. Так и теперь, в конце всего, возливается на усопшего елей. Тогда помазание елеем воззывало крещаемого к священным под вигам, а теперь возлияние елея указывает на то, что усопший потрудился в этих священных подвигах и достиг совершенства.
9. По окончании этого священноначальник полагает тело усопшего в честном месте, в ряду тел других святых, единочинных усопшему. Это потому, что если усопший проводил боголюбивую жизнь по душе и по телу, то вместе с праведной душой должно быть почтено и тело, сподвизавшееся ей в священных трудах. Потому и правосудие Божие дарует ей заслуженные воздаяния вместе с ее собственным телом, как сподвижником ее и соучастником в жизни праведной или неправедной; потому же и божественный устав священодействий дарует богоначальное общение обоим им вместе, именно душе в чистом созерцании и ведении совершаемого, а телу как бы под образами в божественнейшем мире и в священнейших символах богоначального причащения, освящая всего человека, священносовершая всецелое его спасение и освящением всего существа его предвозвещая ему совершеннейшее воскресение.
10. Что же касается совершительных призываний, то непозволительно истолковывать их письменно и таинственное значение их, равно как и совершаемые через них Богом действия, выводить из тайны к общеизвестности. По чину нашего священного предания узнав их из тайных наставлений и при помощи любви Божией и священного содействия иераршеского достигнув божественнейшего порядка жизни и высоты, ты будешь возведен к высшему ведению тайносовершительных наставлений.
11. Наконец, в том, что дети, еще не могущие понимать вещей божественных, бывают причастниками священного богорождения и священнейших тайн богоначального общения, чуждые освящения, находят, как говоришь ты, достойным справедливого смеха, когда иерархи учат вещам божественным тех, которые не могут еще слышать, и понапрасну преподают священные предания тем, которые еще ничего не смыслят и, что еще будто бы смешнее, когда другие произносят за детей отрицания и священные обеты. Твоему священноначальническому разумению должно не негодовать на заблудших, но благоразумно и с любовью ради их вразумления давать ответ на приводимые ими возражения, поставляя на вид в защиту священного установления и то, что наше ведение не обнимает собою всего божественного, что многое непонятное нам имеет свои богоприличные основания, нам, может быть, и неизвестные, но ведомые степеням, высшим нас, а многое сокрыто даже и от самых высших существ и вполне известно только одному премудрому и мудростеподательному Богоначалию. Впрочем, мы скажем теперь и об этом предмете то, что передали нам, научившись из древнего предания, богообразные наши священносовершители. Они говорили, что и справедливо, что младенцы, будучи возводимы к таинствам по священному законоположению, будут вводиться в священный порядок жизни, делаясь свободны ми от всякого нечестия и отдаляясь от жизни, чуждой святыни. Приняв это во внимание, божественные наставники наши положили принимать младенцев по священному чину так, чтобы естественные родители при водимого ребенка передавали его какому-либо из посвященных в тайны учения божественного доброму руководителю, которым бы впоследствии дитя было руководимо, как богодарованным отцом и споручником священного спасения. Когда этот даст обет руководить младенцем в святой жизни, священноначальник повелевает произносить отречения и священные обеты отнюдь не так, как бы он посвящал в Божественные Тайны одного вместо другого, как говорят те порицатели. Восприемник не говорит: «Вместо ребенка я делаю отречения, или священные обеты», но говорит, что ребенок отрицается и сочетавается, т. е. как бы так: «Я даю обещание внушить этому младенцу, когда он будет входить в разум и в состоянии будет понимать священное, чтобы он отрицался всецело всего вражьего и исповедовал и исполнял на деле божественные обеты». Мне кажется, ничего нет страшного в том, что дитя руководится в божественном воспитании, имея у себя руководителя и священного восприемника, который вкореняет навык к божественому и хранит его непричастным всему вражескому. Священноначальник преподает также ребенку и причастие священных таин, чтобы он напитался ими и не знал бы другой жизни, кроме той, которая всегда устремлена к божественному, и причастника таин возращает в святости, утверждает в священных навыках и священнолепно возводит к совершенству под влиянием богообразного восприемника.
Таковы-то, чадо, и так прекрасны доступные для меня единовидные тайны нашего священноначалия. Может быть, для других, прозорливейших умов зримо не только это, но и гораздо более светоносное и богообразнейшее. И для тебя, как я думаю, воссияют красоты, несравненно светлейшие и божественнейшие, когда, пользуясь указанными сту пенями, ты взойдешь к высшему озарению. Преподай тогда, возлюбленный мой, и ты мне осияние совершеннейшее и покажи очам моим те благолепнейшие и единовиднейшие красоты, которые, без сомнения, сподобишься видеть, ибо я с дерзновением уповаю, что тем, что сказал, возжгу хранящиеся в тебе искры божественного огня.

Дионисий Ареопагит. ПИСЬМА К РАЗНЫМ ЛИЦАМ

1. К Гаю Ферапевту
Мрак исчезает при свете, и особенно при великом свете; неведение прогоняют познания, и особенно великие познания. Принимая это в смысле превосходства, а не лишения, утверждай непреложно, что неведение Бога сокрыто от тех, которые имеют свет и познание о вещах; что этот высочайший мрак Его скрывается при всяком свете, равно как и при Нем скрывается всякое познание. Если кто, увидев Бога, уразумел то, что видел, - это значит, что не Его он видел, а что-нибудь из существующего и познаваемого. Сам Он, будучи выше ума и выше бытия, по тому самому, что не принадлежит к числу познаваемых и случайно существующих предметов, существует сверхсущностно и познается превыше ума. И это в преимущественном смысле совершенное неведение есть познание Того, Который выше всего познаваемого. 

2. К нему же
Каким образом Тот, Кто выше всех, выше и начала божественности, и начала благости? Ты поймешь это, если под именем божественности и благости будешь разуметь самый предмет благосообщительного и обожительного дара и то неподражаемое подражание, через которое мы делаемся причастны божественности и благости, - подражание Тому, Который выше божественности и благости. Ибо если это служит началом божественности и благости тех, которые им причастны, то Тот, Кто выше начала всякого, конечно, выше и так называемой божественности и благости, приемлемых за начало божественности и благости. Как неподражаемый и недостижимый, Он выше всякого подражания и достижения и выше тех, которые подражают и достигают общения с Ним. 

3. К нему же
Внезапно - значит то, что бывает сверх ожидания и вдруг делается явно, будучи до того сокрыто. В отношении к человечеству Христову, я думаю, слово Божие показывает этим и то, что Сверхсущностный, будучи доселе сокрыт, явился нам в существе человеческом. Но сокровенным Он остается и после явления, или, скажу еще более, и в самом явлении, ибо сокровенно это таинство Иисуса и само по себе никаким словом, ни разумом не изъяснимо, но остается неизреченным даже тогда, когда изрекается, и непостижимым, когда уразумевается. 

4. К нему же
Каким образом, говоришь ты, Иисус, Который выше всех, причисляется по существу к прочим человекам? Конечно, здесь Он называется человеком не как Творец человеков, но как истинный человек, имеющий полное естество человеческое. Впрочем, мы не ограничиваем Иисуса человечеством, ибо Он не человек только (иначе Он не был бы сверхсущностным, если бы был только человеком), однако Он истинный человек, который из несравненной любви к человекам, будучи сверхсущностным, принял сущность от человеков по образу человеческому и сверхчеловеческому. Но тем не менее Он преисполнен сверхсущности, будучи всегда сверхсущностен, конечно, по преизбытку ее, и, приняв истинную сущность, стал в сущности выше сущности и совершал действия человеческие сверхчеловечески. Доказательством этому служит сверхъестественное зачатие Девы и вода, которая, несмотря на свою текучесть, держала тяжесть стоп, из вещества и земли образованных, и не расступилась под ними, но сверхъестественной силой удержалась от разлития. Можно представить и другие примеры, которых весьма много. Кто будет взирать на них в божественном свете, тот уразумеет непостижимым для ума образом, что и то, что утверждается о человечестве Иисусовом, имеет силу преимущественного отрицания. Ибо, скажем короче, Он и не был человек, не потому, что не был таковым, но поскольку был выше человеков, родившись от человеков и стал истинным человеком непостижимым для человека образом. И совершал действия божественные не как Бог и человеческие не как человек, но как вочеловечившийся Бог действовал, пребывая с нами, неким новым богомужным действием (энергией). 

5. К Дорофею диакону
Божественный мрак есть тот неприступный свет, в котором, по словам Писания (1Тим.6:16), живет Бог. И поскольку он от чрезвычайного сияния невидим и от преизбытка сверхсущностного света неприступен, в нем пребывает только тот, кто достоин знать и видеть Бога, и, истинно пребывая в нем выше видения и познания, через это самое невидение и незнание познает то, что Он выше всего чувственного и умного, и взывает с пророком: Чудно для меня ведение Твое; высоко, не постигаю его (Пс.138:6). Так, конечно, и божественный Павел познал Бога, когда познал, что Он выше всякого понятия и разумения, поэтому и называет пути Его неисследимыми, Его дары неизреченными (Рим.9:33) и мир Его превышающим всякий ум (Флп.4:7), поскольку он обрел Того, Который выше всего, и выше разумения уразумел, что Он выше всего, будучи Творцом всяческих. 

6. К Сосипатру священнику
Не почитай победой, достопочтенный Сосипатр, когда восстаешь против какого-нибудь вероисповедания или мнения, хотя оно и неправильно. Ибо, если и рассудительно его опровергнешь, еще не следует, чтобы уже все, сказанное Сосипатром, было верно, ибо между многими явно ложными мнениями может и от тебя, и от других скрыться то, что едино и сокровенно, т.е. истина. Если что-либо не красно, это не значит, что оно непременно бело; или, если кто не конь, необязательно он человек. Итак, если ты хочешь послушать меня, поступи так: перестань обличать других; лучше предлагай самую истину таким образом, чтобы никак нельзя было опровергнуть твои слова. 

7. Священноначальнику Поликарпу
Я никогда не состязался ни с эллинами, ни с кем другим в той мысли, что для людей добрых довольно узнать и сказать истину, как она есть сама в себе. Ибо когда закон истины верно покажет и ясно откроет существо дела, то все несообразное с ним и только носящее вид истины тотчас обнаружится, обнаружит отличительную черту свою, свою противозаконность, свою личину. Поэтому раскрывающий истину вовсе не имеет нужды состязаться с теми или другими противниками, ибо каждый говорит, что именно он обладает царской медалью, хотя у иного находится, может быть, только обманчивое подобие какой-нибудь малейшей частицы истины. Попытайся обличить это заблуждение - вдруг один за другим начнут спорить с тобою. Но когда слово истины будет положено твердо и останется непоколебимым, несмотря на противоречие других слов, то все, что с ним несогласно, падет само собою - по причине самой непоколебимости истины. Будучи уверен в справедливости этой мысли, я не спешил говорить с эллинами и с другими: для меня достаточно, если бы только Бог дал, во-первых, узнать истину, во-вторых, как должно, высказать ее.
Между тем ты говоришь, что софист Аполлонаф порицает меня и называет отцеубийцей за то, что и непризнательно пользуюсь греческим образованием против греков. Вопреки этому обвинению можно бы сказать с большей справедливостью, что именно греки непризнательно пользуются божественным против божественного, когда Божией мудростью стараются разрушить Божию же религию. Это говорю я, конечно, не о мнениях простого народа, который, материально и буквально принимая вымыслы поэтов, служит более твари, нежели Творцу, - нет, я говорю, что сам Аполлофан непризнательно пользуется божественным против божественного, потому что знание сущего, которое он правильно называет философией, а божественный Павел - мудростью Божией, должно бы возводить истинных философов к Причине как бытия сущего, так и познания его. Если Аполлофан заботится более о раскрытии справедливости собственного мнения, нежели о показании несправедливости чужого, то не может не знать, как мудрец, что нельзя предположить никакой перемены в устройстве и движении неба без воли Творца, Который и дал ему бытие, и сохраняет его, и является причиной его движения, - Который, по свидетельству Священного Писания, все созидает и изменяет. Почему же Аполлофан не благоговеет перед Тем, Который уже и в этом отношении является истинным Богом всяческих? Почему он не удивляется этой всемирной Причине и неизреченному Ее могуществу? Ее дивной силой и распоряжением солнце и луна вместе со всей вселенной некогда приведены были в совершенную неподвижность, так что в течение целого дня все оставалось под теми же созвездиями, и, что еще удивительнее, тогда как первостепенные сферы, в которых заключаются прочие, продолжали вращаться, содержащиеся в них сферы стояли неподвижно [2]. Ее же силой почти устроен был другой день, так что в продолжение всех двадцати часов или вселенная совершила противоположное шествие и обратные круговращения, или солнце, сократив свое пятиповоротное движение в десятичасовое время, в продолжение других десяти часов исполнило то же самое движение каким-то новым путем. Это явление так изумило вавилонян, что они, признав Езекию как бы равным Богу и гораздо высшим человека, покорились ему без сражения.
Я уже не говорю о дивных событиях, совершившихся в Египте, о божественных знамениях, произведенных в других местах; я упоминаю только о тех небесных явлениях, которые всеобщи, известны везде и всем. Аполлофан, конечно, скажет, что все это несправедливо, но это сохранилось в священных сказаниях персов, и маги доныне празднуют память тройственного Митры. Впрочем, он не верит этому, может быть по незнанию или неопытности; напомни же ему по крайней мере о затмении, бывшем при распятии Иисуса Христа; тогда мы оба находились в Илиополисе и своими глазами смотрели на дивное совпадение солнца и луны (этому совпадению в то время быть не следовало) [3], а потом видели, как луна, вдруг отделившись от солнца, с девяти часов до вечера стояла против него и опять вполне освещалась его лучами.
Напомни ему также и о другом обстоятельстве: что это совпадение, как обычно, началось с восточной дуги солнца и продолжалось в противоположной его оконечности, а потом луна вдруг обратилась назад и очистила прежде не ту сторону, которую сначала закрыла, а противоположную ей (западную). Вот явления, в то время происшедшие, - такие явления, которые могли быть произведены одним Христом, Высочайшей Причиной всякого бытия, совершающей великие и дивные чудеса, им же несть числа!
Скажи Аполлофану, если нужно, все это и, если можно, обличи его с тем, что тогда он со мною и вместе был, и вместе смотрел, и вместе рассуждал, и вместе удивлялся; тогда он даже проникнут был как будто духом пророчества и, обратившись ко мне, говорил: "Любезный Дионисий! Это изменение порядка есть дело Божие!" Того, что я теперь сказал, для письма довольно, а чего недостает, дополнишь сам и этого во многом мудрого мужа совершенно обратишь к Богу. Может быть, он и не откажется признать с кротостью сердца истину нашей веры, стоящую выше всякой мудрости человеческой. 

8. К монаху Демофилу (о своеволии и кротости)
Благородный Демофил!
Еврейская история говорит о святом Моисее, что он удостоился и боговидения за свою великую кротость. И если когда представляет его чуждым этого божественного видения, то прежде удаления его от Бога представляет удаление его от кротости. Она говорит, что разгневался на него яростию Господь, когда он слишком упорствовал и противился Его божественным советам. Также когда возвещает о его божественном избрании, то преимущественно прославляет его подражание благости Божией, ибо он был весьма кроток, почему и называется рабом Божиим и признается достойным высшего перед всеми пророками боговидения. Да и когда у него и у Аарона некоторые дерзновенно оспаривали первосвященство и начальство над народом, он явился выше всякого честолюбия и любоначалия и уступал власть над народом всякому, кто только был избран Богом. Когда же, несмотря на это, не переставали умышлять против него, порицали прежние его поступки, угрожали ему и почти налагали на него руки, тогда он воззвал о спасении ко Всеблагому, не переставая быть кротким: говорил весьма смело и вместе весьма скромно, что он никак не виновен в тех бедствиях, которым подвергались вверенные его начальству, ибо знал, что тот, кто беседует с благим Богом, должен, сколько возможно, быть подобен Ему и в своей совести уверен в правоте своих поступков. Отчего богоотец Давид сделался другом Божиим? Конечно, потому что он был добр и снисходителен к врагам. Преблагой и Влаголюбивый говорит о нем: Обретох мужа по сердцу Моему. Да и закон дан был, чтобы не презирать даже скота, врагу принадлежащего. И Иов за незлобие оправдан. Иосиф не мстил братьям своим за коварство их, и Авель с простотой и без подозрения сопутствовал брату своему, убийце. Слово Божие всех таковых благих прославляет, которые не только не мыслят и не делают зла, но и, терпя злобу других, не отступают от добра, а, напротив, подобно Богу, благодетельствуют и злым, оказывают им великую благосклонность и со всей скромностью склоняют их к подобным поступкам.
Но возведем выше взор свой: не будем говорить ни о кротости святых мужей, ни о благости человеколюбивых ангелов, милосердствующих о людях, молящихся о благе их, удерживающих зловредные и губительные силы, соболезнующих о злых и радующихся о спасении возвращающихся к добру, и, что еще говорит слово Божие о благодетельных ангелах, все оставим, и, озаряясь благотворными лучами истинно благого и преблагого Христа, возведем просвещенный ими взор на Его божественные благодеяния. Не есть ли это поистине знак неизреченной и непостижимой благости, что Он привел существа в бытие, что во всех их сохраняет его и хочет, чтобы все всегда были близки к Нему и каждое по своей способности приобщалось Его? Тем более что и тех, которые удаляются от Него, Он не оставляет Своей любовью, но старается их удержать, умоляет их не пренебрегать Тем, Кто любит и осыпает их благами, Кто терпеливо переносит, когда они безрассудно Его обвиняют, и Сам же защищает их. И еще больше обещает послужить им: увидев еще издали идущих к Нему, Он бежит уже и встречает их, Собою всем всецело обняв их, лобызает, не обвиняет за прежние поступки, но радуется о настоящем, учреждает торжество, созывает друзей, т.е. всех добрых, чтобы дом Его исполнился веселящимися. Демофила же и всякого, кто ненавидит добрых, справедливо укоряет, но вместе и научает добру, чтобы он исправился, ибо как можно, говорит Он, доброму не радоваться о спасении погибших, об оживлении умерших?! И поистине, лишь бы кто только обратился от заблуждения, Он тотчас подъемлет его на плечи свои и благих ангелов возбуждает к радости, благотворит и неблагодарным, солнце Свое сияет на злых и добрых (Мф.5:15) и самую душу Свою полагает за удаляющихся от Него (Ин.10:100). А ты, как видно из твоего письма, уже повергшегося пред священником, нечестивого и грешника - как ты его называешь, не знаю, по какому праву, придя, своими руками извлек вон; потом, когда он умолял тебя и признавался, что он пришел для уврачевания своих зол, ты не только этого не уважил, но еще дерзнул ругаться над добрым священником, который благосклонно принял сего кающегося и оправдал сего грешника; наконец, принудив и священника выйти, ты с подобными себе вторгся вопреки закону в святилище и осквернил Святое святых, а пишешь к нам, что своим старанием сохранил Святое от угрожающего ему осквернения и доселе хранишь в целости. Итак, теперь послушай слов наших: служителям Церкви и высшим тебя, тем менее монахам равного с тобою чина порицать священника не следует, хотя бы казалось, что он и недостойно приступает к Божественным Тайнам или хотя бы очевидно он делал что-нибудь запрещенное. Ибо если вообще нарушение устройства и порядка есть преступление божественных и законов и постановлений, то нельзя считать делом во славу Божию ниспровержение порядка, Самим же Богом установленного. Ибо Бог Сам в Себе не разделяется, иначе как устоит царство Его? (Мф.12:25) И если Бог, по словам Писания, есть Судия (Ис.30:18; Рим.2:16), а священники - ангелы (Мал.2:7) и после архиереев истолкователи Его божественных судов, то от них ты через посредство диаконов в подобающее время должен учиться божественным истинам, так как через них же удостоился быть и монахом. Не то ли внушает нам смысл священных прообразов? Ибо Святое святых не от всех равно удалено - особенно близок к нему чин первосвященников, потом разряд священников, за ними следуют диаконы; чинам же монашеским назначены места у врат алтаря, у которых они и посвящаются, и стоят не для хранения их, но для того, чтобы знали, что они по чину своему ближе к народу, нежели к священникам. Поэтому чиноположение церковное повелевает, чтобы они не сами приобщались божественных таинств, но чтобы последние преподаваемы им были другими, т.е. теми, которые стоят ближе их ко внутренности Святилища, ибо они, окружая таинственно божественный престол, видят перед собою непокровенными божественные таинства и, с благоговением исходя с ними вне священных завес, достойно показывают их благопокорным монахам, священному народу и проходящим степени очищения, - таинства, которые до того времени сохранялись в совершенной чистоте и целости, доколе ты со всей святостью не устремился на них и не принудил невольно открыть себе Святое святых. И после этого смеешь еще называть себя хранителем святыни, когда и не видел, и не слышал, и не имеешь ничего приличного ее служителям, ибо не знаешь даже истинного смысла Писания, ежедневно занимаясь спорами об одних словах, ко вреду слушателей? Если бы кто принял начальство над народом без царского повеления, то не понес ли бы справедливого наказания? Также если бы кто из предстоящих подданных дерзнул перечить государю, оправдывающему кого-либо или осуждающему, не говоря уже, если бы кто стал презирать и попирать власть его? А ты такую дерзость показал в том, что принадлежит кроткому и благому Богу и установленному Им священноначалию! Это надо было бы сказать даже в том случае, если бы кто-либо делал, по-видимому, должное, однако не по своему достоинству, ибо до этого никто не допускается. Что неприличного сделал Озия, когда воскурил фимиам пред Богом (2Цар.26:19)? Что Саул, принося в жертву (1Цар.13:10; 15:12)? Что лютые демоны, признавая Иисуса истинным Богом (Мк.3:11)? Однако же словом Божиим осуждается всякий, кто делает то, что ему не позволено (1Кор.14:23): всякий должен пребывать в чине своего служения (Лев.16:2); во Святое святых один только первосвященник мог входить однажды в год, и притом со всей чистотой, какой только закон требовал от первосвященника (Евр.9:7). Священники покрывают святилище, а левитам возбраняется и прикоснуться к нему, чтобы не умереть. Разгневался яростью Господь на Озию за его дерзость (2Цар.26:19); и Мариам, когда хотела давать законы законодателю, поражена проказой (Чис.16:10); на сынов Скевы ринулись демоны (Деян.19:14). Говорится также: Не посылах пророки, а они течаху; не глаголах к ним, и тии пророчествоваху (Иер.23:21). И еще: Беззаконник жряй ми тельца, яко убиваяй пса (Ис.66:3). Короче говоря, совершенная правда Божия не терпит нарушителей закона. Если они говорят: Твоим именем силы многи сотворихом, Господь отвечает: Николиже знал вас; отъидите от Мене вси делающие беззаконие (Мф.7:22-23). То есть не должно, как говорит Священное Писание, праведное совершать неправедно (Втор.16:20; 2Цар.15:22). Всякий должен внимать самому себе, не должен высокомудрствовать и глубокомудрствовать, а рассуждать только о том, что сообразно с его достоинством (Рим.11:20; 12:3; Сир.3:21).
Итак, разве не должно, скажешь ты, исправлять священников, обличенных в нечестии или в каком бы то ни было преступлении? И можно позволить им бесчестить Бога преступлением закона, которым они одни хвалятся (Рим.2:23)? Какие же они посредники Божии? Как могут возвещать народу божественные добродетели, когда не знают силы их? Или как могут просвещать других, когда сами помрачены? Как преподадут божественного Духа, когда внутренне и истинно не уверены, есть ли даже Святой Дух? Я сам буду отвечать тебе на это, ибо Демофил не враг мой и я не потерплю, чтобы тебя обманывал сатана. Всякий из окружающих Бога чинов богоподобнее того, который далее отстоит и тем более принимает и может сообщать света, чем ближе к истинному свету. Близость разумей не по месту, но по способности к богообщению. Итак, если долг чина священнического - просвещать, то, конечно, тот не принадлежит к священническому чину, кто не может преподать света, а тем более если кто и сам не имеет его. И такой мне кажется дерзновенным, если вступает в священнические права, не боится и не стыдится недостойно совершать божественные службы, думает, что Бог не знает того, что он сам сознает в себе, думает Его обмануть ложным названием Отца и дерзает, делая вид, будто он - Христос, произносить на божественные таинства непозволительные хулы (так должно назвать его молитвы). Такой не священник, нет, но злодей, обманщик, посмешище для самого себя и волк в божественном стаде, одетый в овчую кожу.
Но Демофил не имеет права исправлять это. Ибо если слово Божие повелевает праведное совершать праведно (совершать же праведное - значит воздавать каждому достойное), то все должны совершать это праведно, не выходя из своего достоинства и чина: и ангелам должно быть определяемо и воздаваемо достойное, но не от нас, о Демофил, а нам через них от Бога и им через высших ангелов. Просто сказать: во всех существах праведный во все Промысл воздает через первые вторым по достоинству. Следовательно, и те, которых Бог поставил начальниками над другими, должны воздавать достойное низшим себя и подчиненным себе. Итак, Демофил должен определять, что следует разумной, раздражительной и вожделевательной силам. Не должен он нарушать их порядка в себе, но разум, как высший, должен владеть низшими силами. Если мы, видя на торжище, что слуга поносит, нападает и наносит удары господину, юноша - старцу или сын - отцу, считаем преступлением не прибежать на помощь к этим почтенным лицам, хотя, может быть, они прежде нанесли тем обиду, то как мы не стыдимся с небрежением смотреть, когда раздражительная и вожделевательная силы действуют против разума и отнимают у него дарованное ему от Бога владычество и в самих себе производят преступный беспорядок, возмущение и неустройство? Справедливо блаженный и данный нам Богом законодатель считает того недостойным управлять Церковью Божией, кто не умел хорошо управить собственным домом (Тим.3:5), ибо, кто умел управить собою, тот и другим управит; если другим, то и домом; если домом, то и городом; если городом, то и народом; и, просто сказать словами Писания: Кто в малом верен, тот и во многом верен, а кто в малом неверен, тот и во многом неверен (Лк.16:10).
Итак, ты сам назначай должное вожделевательной, раздражительной и разумной силам своим, а тебе назначат священнодиаконы, им - священники, священникам - архиереи, архиереям - апостолы и преемники апостолов. Если же кто и из них преступит обязанность, то исправлять его должны святые одного и того же чина. Таким образом, чин с чином не смешается, но всякий останется в своем чине и при своем служении. Все это мы представили тебе для того, чтобы ты знал и исполнял свой долг. А что касается жестокости твоей по отношению к мужу, которого ты называешь нечестивцем и грешником, то не знаю, какими словами оплакать мне поражение, случившееся с возлюбленным моим. Кому, ты думаешь, мы поставили тебя служителем? Если не Благому, то, конечно, и Он, и мы, и все наше служение должны быть для тебя теперь чужды, пора тебе искать и Бога другого, и других священников, чтобы у них свободнее предаться жестокости, а не усовершенствованию и быть непреклонным служителем бесчеловечности, которую ты возлюбил. Сами мы достигли ли совершенной святости и не имеем ли нужды в божественном снисхождении к самим себе? Не двояким ли грехом, как говорит Писание, подобно нечестивым, согрешаем мы, когда и не знаем, в чем грешим, а еще оправдываем самих себя и думаем видеть, когда в самом деле не видим? Ужаснулось небо об этом, и я вострепетал и сам себе не верю. И если бы я не имел твоих писем (о, если бы я никогда не видел их!), то, сколько бы другие не старались уверять меня о тебе, меня бы не уверили, что Демофил почитает благого ко всем тварям Бога нечеловеколюбивым и милующую или спасающую благодать Его для себя ненужной, да и отвергает священников, которые за свою кротость удостоились носить грехи неведения народного и твердо знают, что и сами подвержены слабости. Божественноверховный Первосвященник шел другим путем, т.е. Тот, Кто отлучен был, как говорит Священное Писание, от грешников (Евр.7:26). Он поставляет знаком любви к Себе кротчайшее пасение овец Своих (Ин.10:14; 21:15); называет злым того раба, который не отпустил долга товарищу своему (Мф.18:30) и нисколько не уделил ему из того величайшего снисхождения, какое самому оказано, и справедливо осуждает его на то, что ему свойственно, чего надобно бояться и мне, и Демофилу. Самим распинателям Своим, среди самого страдания низводит Он от Отца прощение (Лк.23:34) и укоряет учеников, когда они просили жестоко осудить нечестие изгнавших Его от себя самарян. Об этом ты тысячекратно говоришь в своем дерзком послании, это всюду твердишь, что ты не самого себя, а Бога защищаешь. Но злом разве можно, скажи мне, защищать доброго?
Нет, мы не имеем архиерея, немогуща спострадати немощем нашим (Евр.4:15). Но Он и незлобив, и милостив. Не преречет, ни возопиет (Мф.12:19; Ис.42:1), так Он кроток! И Той есть очищение о гресех наших (1Ин.2:2). Поэтому мы не можем одобрить твоего чрезмерного рвения, хотя бы ты тысячекратно ссылался на Финееса и Илию. Ибо неприятно было Иисусу слышать об этом от учеников, которые тогда еще не были причастны кроткого и благого Духа. И божественный наш Наставник с кротостью учит противящихся учению Господа (2Тим.1:24). Невежд и надо учить, а не наказывать, также как и слепых мы не мучим, а ведем за руку. А ты напал на такого человека, который начинал только смотреть на свет, ударил его, и, когда он с великой скромностью приступал к тебе, ты нагло оттолкнул его - того (сколь ужасное дело!), которого Христос по благости Своей ищет на горах, где он блуждает, зовет, когда он бежит от Него и, лишь только найдет, берет на плечи Свои. Не будем, прошу тебя, не будем так худо заботиться о самих себе и заострять меч против самих себя. Ибо, как те, которые стараются другим причинять обиды, так и те, кто старается делать добро, хотя бы совсем и не сделали того, что хотели, но если уже питают в себе злобу или благость, то вскоре будут исполнены последние божественных добродетелей, а первые жестоких страстей. Одни будут последователями и спутниками ангелов здесь и там, в совершенном мире и свободе от всех зол, на всю вечность наследуют блаженнейшую участь и, что выше всех благ, будут всегда с Богом; другие же лишатся вместе и божественного, и собственного мира и здесь, и по смерти будут вместе с жестокими демонами. Поэтому мы должны всячески стараться, чтобы быть всегда с благим Богом и Господом, а не быть отчужденными от Него Его правосудием вместе со злыми и сами от себя не потерпеть должного наказания, чего я более всех боюсь и не желаю быть непричастным никакому злу. Если тебе угодно, я вспомню и о божественном видении одного святого мужа, но ты не смейся, ибо я буду тебе говорить правду.
Будучи некогда на Крите, я принят был святым Карпом - мужем, по сравнению с которым едва ли найдешь другого, по великой чистоте ума более способного к боговидению. Он и не приступал к совершению святых тайн прежде, нежели получит во время предуготовительных молитв какое-либо священное и благоволительное видение. Он рассказывал, что некогда один из неверных его опечалил. Причиной печали было то, что он отвлек некоего от Церкви к безбожию, тогда как еще празднуемы были им дни веселий. Надлежало об обоих усердно молить Бога Спасителя, чтобы Он одного обратил Своей силой, а другого победил Своей благостью; надлежало ему непрестанно - через всю жизнь - увещевать их, доколе таким образом не приведет их к познанию Бога так, чтобы и сомнения их разрешились, и они принуждены были в своих безрассудных поступках истинно раскаяться. Но не знаю, каким образом (чего прежде не случалось) возродились в нем тогда сильное негодование и досада, и он, находясь в таком худом состоянии, лег и уснул, ибо был вечер. В полночь, когда он обычно сам собою пробуждался для пения священных гимнов, встает после многих снов, которые непрестанно прерывались и были беспокойны. Начав разглагольство с Богом, он сетовал, как неприлично святым, и в негодовании говорил, что нет тут правды, когда живут люди нечестивые и извращающие правые пути Господни. Говоря это, он просил Бога одним ударом молнии жизнь обоих прекратить без милости. "Произнеся это, - рассказывал он, - вдруг, казалось, увидел я дом, в котором я находился, сначала потрясшимся, потом своды его разделившимися на две половины и ярко горящий перед собою костер, который, поскольку место представлялось уже открытым, спускался ко мне с неба; само небо видел отверстым и на высоте неба - Иисуса, которому предстояли в человеческом виде бесчисленные ангелы. Это я видел на небе и удивлялся". "Опустив же взор вниз, увидел я, - продолжал Карп, - самый помост расторгшимся над обширной и мрачной пропастью, и тех мужей, на которых я произносил проклятие, стоящих предо мною у зева пропасти в жалком виде, трепещущих от слабости стоп своих, но не низвергающихся в нее. Из глубины пропасти выходили змеи и то около колеблющихся ног их, извиваясь, опутывались, налегали на них и влекли к себе, то зубами и хвостами дразнили, льстили и всяким образом ухищрялись низринуть их в пропасть. Между змеями были и люди, которые также устремлялись на этих мужей, теснили, нападали на них и поражали; казалось, они близки уже были к падению, мало-помалу склоняясь частью против воли, частью добровольно на убеждения и вместе принуждения злого". И Карп рассказывал, что он, смотря вниз, чувствовал удовольствие, а о том, что происходило вверху, небрег; он досадовал и негодовал, что они еще не низринуты, и, многократно, но тщетно на этом настаивая, в негодовании проклинал их. Едва будучи в силах взглянуть на небо, он увидел на нем опять то же, что видел и прежде: Иисус, милосердым оком взиравший на происходящее, восстав с высочайшего престола и снисшед к ним, простирал руку благости; ангелы, вместе с Ним подавая им помощь, одного с той, другого с другой стороны охраняли, и Иисус говорил Карпу: "Уже простертой рукой твоей поражай Меня, ибо я готов и снова пострадать для спасения человеков, и сие Мне приятно, только чтобы прочие люди не согрешали. Но смотри, полезно ли тебе на пребывание в этой бездне и с этими змеями променять сожительство с Богом и благими и человеколюбивыми ангелами?" Вот то, что я от него слышал, и верю, что это истинно. 

9. К священноначальнику Титу, который вопрошал святого Дионисия через письмо, что такое дом Премудрости, что ее чаша, ее пища и питие?
Не знаю, возлюбленный Тит, случилось ли святому Тимофею слышать что-либо из рассмотренных мною богословских символов, только в "Символическом богословии" я объяснил все, по мнению многих, необыкновенные выражения Писания о Боге. Души непросвещенные исполняются нелепыми мыслями, когда у отцов, неизреченно мудрых, встречаю божественную, таинственную и для ума нечистого недоступную истину под покрывалом смелых загадок. Поэтому-то мы часто и не верим буквальному смыслу выражений, в которых описываются божественные тайны, и восходим к этим тайнам путем созерцания от соответствующих им чувственных символов. Впрочем, иногда можно обойтись и без символов, можно созерцать небесные тайны сами по себе, в их наготе и чистоте - так видим и ублажаем мы Источник жизни, Который Сам в Себя изливается и Сам в Себе существует, Который есть некая единая, простая, самодвижная, самодействующая, никогда Себя не оставляющая Сила, Который есть знание всякого знания, созерцающее Себя через Себя. Итак, я признаю нужным как для Тимофея, так и для других посильное изъяснение различных форм священной символики, ибо с внешней стороны ее сколько кажется невероятностей и несообразностей! Например, сверхсущностное Богорождение приписывается Божиему чреву, телесно рождающему Бога (Пс.109:4); рождаемое Слово усвояется человеческому сердцу, как бы отрыгающему Его (Пс.44:1); дыхание Духа выражается через дыхание уст (Пс.32:6); Богородительное лоно, содержащее в себе Сына Божия, представляется телообразно (Ин.1:18); а иногда употребляются символы: насаждения, древа (Откр.2:7), плода (Ис.27:6), цвета, корня (Иез.16:3), источника, дающего воду (Пс.35:13) или разливающего свет (Пс.98:16). Таковы и прочие описания сверхъестественных предметов богословия. Так, для обозначения духовного Промысла Божия, даров, явлений, сил, свойств, судеб, пребывания, исхождения, суда, единения приписывается Богу образ то человека, то зверя (Быт.49:9) или другого животного, то растения (Песн.2:1), то камня (1Пет.2:4); иногда Он представляется даже облаченным в военные доспехи варваров (Пс.44:4); иногда изображается ваятелем и скульптором, как некий художник (Пс.65:10); иногда Писание придает Ему коней (Пс.75:7), колесницы (Пс.67:18) и седалища (Пс.44:7) или окружает Его принадлежностями великого пира (Лк.15) и изображает пьющим, спящим (Пс.42:10) и шумным от вина (Пс.77:65). Что сказать еще о гневе и скорби, о различных клятвах и раскаянии, о проклятиях и ненависти, о многообразных и двусмысленных выражениях, отменяющих Божие обетование, о борьбе Бога с сильным земли, сопровождаемой как бы опасением Его и умыслом против них, когда они намеревались воздвигнуть здание не для обиды других, а для сохранения себя, также о небесном совете, как обмануть Ахава, о плотской и чувственной страсти, изображаемой в книге Песнь Песней? Сколько и других священных понятий в изображении Бога, когда вещи сокровенные выражаются видимыми, единичные и простые - протяженными и состоящими из частей, необразные и бесформенные - имеющими форму и образ! Но, кто умеет проникать в сокровенное их благолепие, тот постигает в них все таинственное и боговидное, все сияющее полным светом богословия. Мы уверены, что символические сочетания придуманы не для них самих, но для неизглаголанного знания, которое по своей святости для непросвещенных недоступно, а открывается только испытанным его любителям, не увлекающимся при рассмотрении священных символов детскими мечтами, но простотой своего ума и силой созерцания возносящимся к простой и сверхъестественной истине их. Притом должно заметить, что богословское учение двоякого рода: одно невыразимое, таинственное, другое ясное и легко понимаемое; первое облечено символами и состоит в обрядах, другое является в форме философской и может быть доказуемо, потому что соединяет в себе выразимое с невыразимым; последнее убеждает и связует истину словом; напротив, первое показывает ее божественность без слов, самими делами и священными обрядами. Известно, что совершение священных тайн ни у нас, ни у Церкви Ветхозаветной не производилось без боголепных символов. Мы видим, что и святейшие ангелы о вещах божественных говорят загадочно, таинственно, что и Сам Иисус богословствует в притчах и преподает Божественные тайны под видом трапезования. Ибо надлежало не только сохранить Святое святых от скверн непросвещенной толпы, но и озарить всю природу человеческую светом божественных истин сообразно с ее делимостью и вместе неделимостью; надлежало бесстрастную душу вознести к простому и внутреннему созерцанию боговидных образов и страстное тело врачевать и возводить к Богу по законам телесности, т.е. посредством предустановленных, преобразовательных символов, которые были бы сообразны с понятиями души и в то же время совершенно соответствовали бы истинам неприкровенного богословия, как образы, руководствующие к уразумению его учения.
Видимый наш мир ведет к созерцанию вещей Божиих невидимых - так говорит Павел и здравый разум. Поэтому и богословы на иное смотрят как на предмет жизни гражданской и подзаконной, а на иное - как на дело чистое и благодатное, на первое - человечески и опосредованно, на второе - надмирно и тайнообразно, рассуждая об одном на основании известных всем законов, а о другом на основании незримых определений, сколько они могли быть выражены в Священных Писаниях и сколько могут быть поняты умом и сердцем, ибо во всех этих Писаниях предлагается нам не сухая история, но живоносное совершенство. Поэтому мы должны оставить народное мнение о них и благоговейно проникать во внутреннее значение священных символов, иначе мы унизили бы их, потому что они суть видимые черты и отпечатки божественной природы, чувственные образы неизглаголанных и сверхъестественных предметов. Притом преобразовательными символами расцвечиваются не одни сверхсущностные, духовные или прямо божественные светы - например, не один Бог называется огнем (Втор.4:11), но и умственное слово Его именуется также огненным (Иер.23:29); даже боговидным чинам мыслимых и мыслящих ангелов придаются различные и все огненные образы (Пс.103:4). Поэтому и самый образ огня иначе надо понимать, когда им выражается непостижимое существо Божие, иначе - когда под ним разумеется умственное слово Его Промысла, и иначе - когда им обозначаются ангелы: в первом случае он означает причину, во втором - условное бытие, а в третьем - участие в бытии. Вообще символы должно понимать так, как предписывают понимать их созерцание и законы мудрости; впрочем, не надо смешивать их произвольно, но изъяснять сообразно причинам, условному бытию, силам, чинам и достоинствам, которые ими обозначаются.
Но, чтобы не выйти из надлежащих пределов письма, приступим к самому исследованию предложенных тобою предметов. Мы говорим, что всякая пища служит к усовершенствованию того, кто ею питается, потому что она восполняет его недостаток и скудость, укрепляет его слабость, сохраняет его жизнь, раскрывает и обновляет его силы, сообщает приятную живость его чувствам, вообще отводит тоску и несовершенство, а дает веселие и совершенство. Поэтому хорошо сказано в Писании (Притч.9), что благая Премудрость держит таинственную чашу и подносит священное свое питие, а еще прежде пития предлагает твердую пищу и громогласной проповедью милосердия созывает нуждающихся. Итак, предлагаемое ею вещество для питания двоякого рода: одно - твердое и постоянное, другое - жидкое и текучее. И последнее, т.е. чаша, уже приводит к мысли о том, сколь попечительна благость Премудрости: будучи круглой и открытой, чаша есть символ безначального и бесконечного, заботящегося обо всем Промысла; предлагаемая всякому, она тем не менее пребывает в себе самой, остается в неподвижном тождестве, нисколько не изливается, всегда неизменна и недвижима. В Писании сказано, что Премудрость создала себе дом, приготовила в нем твердую пищу, поставила сосуды и чашу - отсюда каждый, богоприлично рассматривающий божественные вещи, легко может видеть, что всесовершенный Промысл есть причина бытия и благоденствия всего существующего; что он на все простирается, везде является, все содержит и, несмотря на то, существенно пребывает сам в себе, не смешивается ни с чем, ни почему и ни с чем другим; что, изъятый от всего, он и в бытии, и в состоянии, и в пребывании вечен и тождествен, ибо всегда тот же и так же существует, никогда не бывает вне себя, никогда не оставляет ни своего дела, ни неподвижного своего пребывания или бытия, но весь совершает в самом себе благие дела свои; что он распространяется на все и, однако же, остается в себе; что он стоит и движется и вместе не стоит и не движется; что он дела промышления совершает, так сказать, в неподвижности, а неподвижность являет в делах промышления.
Но что значит твердая и жидкая пища? Ибо сказано, что благая Премудрость уготовляет как ту, так и другую. Твердая пища, думаю, есть выражение духовного, постоянного совершенства и тождества, по которому разумные души участвуют в неизменном, сильном, все соединяющем и нераздельном ведении вещей божественных. Этим разумным душам и святой Павел, следуя Премудрости, преподает истинно твердую пищу (1Кор.13:11). Под символом же пищи жидкой разумеется то удобоизливающееея и всем разделяемое обилие учения, которое разнообразием, множеством и частностью своих истин ведет питаемых, по мере сил каждого, к простому и нераздельному боговедению. Поэтому умственные изречения Божии уподобляются то росе и воде, то вину и меду, ибо имеют силу то оживлять, как вода, то возращать, как молоко, то восстанавливать жизнь, как вино, то очищать и сохранять, как мед. Вот что дарует божественная Премудрость приходящим к ней! Вот как разливает богатство обильной своей трапезы! Вот что значит истинный пир! Поэтому-то Бог и называется Жизнодателем, Питателем младенцев, Возобновителем и Усовершителем.
Применительно к этому изображению священного пира Сам Бог, Причина всех благ, называется упивающимся - в том смысле, что полнота и обилие пира Его превыше всякого разумения, или, говоря богоприличнее, что блаженство Его всесовершенно и безмерность блаженства неизреченна. Как у нас опьянение, принимаемое в худом смысле, есть непомерное исполнение себя вином и исступление ума и чувств, так в Боге, понимаемое в хорошую сторону, оно есть не что иное, как чрезмерная полнота всех благ, соединенных в Нем от века. Последующее же за опьянением исступление ума и чувств есть выражение Божией высоты, недосягаемой для нашего мышления, мыслимости и бытия; оно выходит из области ума. Но, как Бог называется как бы опьяненным и исступленным всеми возможными благами потому, что всеми преисполнен, и преисполнен безмерно, хотя обитает вне всего и превыше всего, так надо понимать и выражения о пиршестве святых в Царстве Божием. Когда говорится, что Сам Царь приходит, приглашает их садиться и начинает служить им (Лк.12:37), то этим указывается на некое нераздельное и единодушное приобщение святых благам Божиим; этим описывается Церковь перворожденных на небеси, или души праведных, наделяемые и исполняемые всеми благами. Под именем же приглашения садиться мы разумеем успокоение от многих трудов, тихую жизнь, общество, удостоенное блаженства в светлой стране живых, - общество, наполненное всеми священными наслаждениями, богатое различными дарами Божиими, которые преисполняют веселием сердца праведных, - такое общество, которое Сам Иисус и радует и посаждает, которому Сам Он и служит, и дарует вечное успокоение, и разделяет полноту благ, и дарствует без меры.
Ты, конечно, спросишь меня и о том, что значит упоминаемый в Писании сон и бодрствование Бога? Божий сон есть то, что в Боге таинственно и вещам, управляемым Промыслом, несообщимо; напротив, бодрствование Бога есть обращение Его Промысла к наставлению или спасению людей, чувствующих в этом нужду. Отсюда ты перейдешь к изъяснению и других богословских символов. Поэтому я считаю излишним об одном и том же говорить одно и то же и представлять, что говоришь другое; притом вижу, что требование твое исполнено, и оканчиваю письмо с той уверенностью, что я изъяснил тебе более символов нежели сколько их надлежало изъяснить по твоему письму. Сверх этого посылаю тебе все свое "Символическое богословие", в котором ты найдешь, что значит дом Премудрости и семь столпов его, что такое твердая пища и разделение жертвенных даров и хлеба, что - смешение вина и шум, приходящий от опьянения; там найдешь ты подробное объяснение всего, о чем я говорил в настоящем письме. Это "богословие", по моему мнению, есть хороший истолкователь всех богословских символов и соответствует преданиям и истинам Священного Писания. 

10. Иоанну Богослову, апостолу и евангелисту, во время заточения его на о. Патмос
Приветствую тебя - святую душу, возлюбленный! Это приветствие гораздо приличнее тебе, нежели многим другим. Радуйся, истинно возлюбленный истинно Возлюбленным, Вожделенным и Любящим!
Что удивительного, если Христос говорит истину! Вот ученики Его изгоняются из общества людьми неправедными, которые через это сами стремятся к заслуженной ими участи, т.е., будучи беззаконными, отделяются и удаляются от святых. Явления поистине суть видимые образы вещей невидимых, ибо в веках грядущих не Бог будет причиной праведного удаления от Себя людей нечестивых, но сами удалившиеся от Бога. С другой стороны, мы видим, что иные и здесь уже живут с Богом, потому что, любя истину, они удаляются от обольщения вещей материальных; будучи свободны от всякого зла и воодушевляясь божественной любовью ко всему благому, они любят тишину; обитая между людьми ангелоподобно, с совершенным спокойствием души, с благодарением к Богу, с добротой сердца и с другими добрыми качествами, они еще в настоящей жизни являют святость жизни будущей.
Я не столь безумен, чтобы мог приписывать тебе страдание, а только думаю, что в минуты размышления о телесных страданиях нельзя их не чувствовать; впрочем, справедливо обвиняя людей, обидевших тебя и через эту обиду мечтающих заградить солнце Евангелия, я прошу их прекратить зло, которое они делают самим себе, обратиться к добру, привлечь тебя к себе и сделаться причастниками света. Меня же, напротив, ничто не лишит светлого луча Иоаннова: теперь я наслаждаюсь только припоминанием и возобновлением в мыслях истинного твоего богословия, а вскоре (скажу, хотя это и дерзновенно) сам соединюсь с тобою. Верь моему, посланному от Бога, предсказанию, что ты будешь освобожден от патмосского заключения, возвратишься в Азию, совершишь там образцы подражания благому Богу и передашь их своим преемникам.

ИКОНА

Христос в белом -- восьмой день, готовое Царство Вечности.
Христос в красном -- седьмой день, мессианский период, становление Иерусалима.
Премудрость -- путь, ведущий к Ветхому Денми.
Богородица -- мистический врата (101) через которые мы входим в пространство новозаветной энергетики.
12 апостолов -- соборная структура, являющаяся носительницей сферы времени.
Человек за столом -- пророк, через которого изливается в собор Святой Дух. Он так же является вертикалью, стержнем, на котором строится все, что изображено на данном образе.

Композиция иконы -- это наш собор Премудрости Божией во Христе. Чтобы сразу увидеть все целиком, нужно подняться в восьмой день, взойти к Ветхому Днями. Здесь якорь.

НЕБЕСНЫЙ ИЕРУСАЛИМ.

Ворота символизируют потоки троического света (входящие и исходящие). Носителям целостного света Бога является человек. Поэтому в воротах стоят люди (святые). Наверху размещаются уполовиненные архангелы. Это небесные силы, не имеющие земной природы. Сердечки по углам -- это энергия вечности (светло-желтая половина), скрещенная с энергией целостного времени (темно-синяя половина). Эта структура создана в первый день творения, она является базовой, поэтому расположена по углам Мироздания. Так же первый Свет Вечности онтологически является энергией Божественной Любви, заключающейся в Имени Бога. Потому и сердечки. Решетки с узлами -- это та же структура, которую изображал Гребенников, это лучи вечности, скрещенные с лучами времени.

www.premudrost.club/index.php/ru/forum/v...osy?start=3660#17035

ПОРЯДОК ПОЗНАНИЯ БОГО СЛОВА.

1) Печать Бога Живаго. 

Каждый человек потонциально является Богом как Христос. Бог стоит над всем твореньем. Он знает как оно устроено и может им управлять. Задача человека стать Богоподобным, стать Царём всего Творенья. И для этого ему нужно познать устройство своего Царства ( и самого себя ). И когда человек начинает вникать в суть дела то Печать Бога Живаго оживает и человек получает Разум Христов. 
Обретение Печати Бога Живаго, через которую человек получает имя, прописку в Царстве Вечности, заключается ещё в крестообразном познании Бога Слова. 

2) Язык Символики.

Символика — это особый сакральный язык, это инструмент духовного мышления и средство общения души человека с Богом. 
Символика является связующим звеном между миром, видимым и миром невидимым. Поэтому вся духовная жизнь Церкви строится на данном фундаменте. Позволяет проникнуть в суть Священного писания. До синодального периода было такое направление как Символьное Богословие. Теперь его нет, поэтому его нужно восстановливать самим. 

3) Крестообразное познание Бого Слово.

Вертикаль Бого Слово описана в Апокалипсисе, а горизонталь в Евангелие. 

А) Апокалипсис ( откровение Иоанна Богослова ).

Это Премудрость ( устройство Бытия его Сущность ). Также это Дух Евхаристии ( поток идущий в верх создаёт вертикаль ). Вертикальная часть Звездицы. Также его нужно читать умозрительно символически. 
Итак, процесс собирания ума в целое по небесной вертикали заключается в понимании того, что в Боге Слове последовательно содержатся все составляющие Бытия, и Тварного, и не Тварного. Христос есть Посредник между всем сущим, а всё сущее начинается от Бога Отца, поэтому в системе Логоса сначала идет наш Небесный Отец. От Бога Отца безначально и таинственно живет Пресвятая Троица. От Пресвятой Троицы сияет предвечный троический свет, символом которого является парящий орёл. Энергия мира ещё не вошла в Творение, поэтому орёл является парящим. Он пока еще находится над Творением. Это состояние предвечного совета. От орла следует животворящий крест.
Его символом является звездица, раскрывающаяся звездица. Здесь Агнец Божий как бы закалывается, троический свет преломляется и скрещивается. Тем самым, сила Божия переходит из состояния нетварного предвечного покоя в состояние творческого действия, в состояние животворения. Поэтому и Троицу Пресвятую называют Животворящей.
От звездицы следует небо, или иерархия ангельских сил. Её символизирует девять частиц, выкладываемые на дискосе. Число 9 происходит от скрещивания двух лучей троического света, двух лучей звездицы. Здесь сила Божия переходит в тварные существа, в Ангельские силы. После неба следует бездна вод. Это нижняя часть ангельского мира, в который троический свет распадается до состояния абсолютного и бесконечного растворения, до состояния тьмы над бездной. Наверху неба- целостный свет, это Агнец Божий. А потом Агнец закалывается, преломляется и полностью растворяется. Если свет полностью растворить, то получится тьма. После бездны вод, направление течения движения энергии Творения меняется. Теперь они начинают двигаться вверх, и собираются в материальный свет. Господь как бы вызывает новый мир из первоначальной бездны мрака, поэтому земные энергии символизирует лев взывающий. Лев также символизирует все соборные процессы. Цари также являются львами, потому что они объединяют вокруг себя народ. Тот, кто собирает, тот и есть лев. Далее следует полностью сформированная материальная вселенная, то есть, земля. После земли Бог создаёт человека говорящего и ставит его над всем Творением. Задача человека- производить творческое действие: говорить новые слова, и ими изменять мир. И для этого все Силы мироздания поставлены человеку в услужение, и Ангельские силы, и земные звери. Далее следует человеческий род, или церковь. Задача церкви- собрать всё Творение в единый богочеловеческий собор и привести его к Богу. Внутренним стержнем объединения является всё тот же Агнец Божий, которого каждый человек внутри себя выращивает до состояния Царя Славы, и тем самым, обретается царский престол в Царстве Христа. Внешней же средой, в которую собирается всё человечество, становится Покров Божией Матери. Поэтому далее следует Пречистая Богородица, Которая собирает всю церковь, всё Творение в единый целостный собор. И своими пречистыми ручками передает всю вселенскую церковь своему Божественному Сыну. Здесь начинается, так называемое, Горнее Место. Это область, стоящая выше Ангельских сил, выше Херувимов и Серафимов. Это область высшей святости, область престола Небесной Царицы, Пресвятой нашей Богородицы.
После Богородицы следует Царь царей, Господь господствующих. Агнец, раздробляемый в точке начала Творения, теперь собирает в Себе всё человечество в единое целое. И, тем самым, во вселенной полностью преодолевается распад, то есть, власть смерти. И Богочеловек Иисус Христос становится Победителем всего мира.
Именно эти смыслы лежат в основе обряда Евхаристического Таинства, который символически отображает два самых главных аспекта бытия: во-первых, созидание Творения посредством раздробления Агнца на частицы, то есть, весь мир есть раздробленное Тело Христово, и, во-вторых, преображение Творения, оживление его благодатью. Оно осуществляется посредством соединения всех раздробленных частиц мира, земного мира человеческого, с Небесной жизнью Бога. И эта благодатная жизнь Богочеловека содержится в Его крови. Поэтому в начале Богослужения Агнец раздробляется на частицы, а в конце литургии мы причащаемся этой Богочеловеческой природе, но уже соединенной с Его кровью, и, тем самым, входим в единство со Христом, и только благодаря Причастию к высшей природе Богочеловека, находящегося над всем Творением, мы получаем возможность подняться на тот же Божественный уровень, и, тем самым, познать и всё Творение, и всего Бога целиком. Без Евхаристии подняться на такую высоту невозможно не только человекам, но и Ангелам.
Благодаря Спасителю, человеческий ум, облекшись во Христа, в Разум Христов, способен подняться до высоты познания тайны Пресвятой Троицы, до высоты познания принципов Божественной Жизни, по которым создано Творение и организовано его бытие. Без Спасителя, без Евхаристии, без причастия ума к Горнему Свету, познать Пресвятую Троицу невозможно. Земной рассудок святотроические категории не вмещает.
В конечном итоге, в результате данного евхаристического восхождения, мы вместе со Христом восходим на последнюю высоту и восседаем как бы одесную Отца, и, тем самым, получаем возможность лицом к лицу предстать перед нашим Небесным Отцом и познать главное, ради чего Господь создал наш мир: познать Любовь Бога. И когда человек познаёт эту необыкновенную Любовь Отчую, это значит, что в его душе Христос достиг зрелого возраста. Это значит, что человек реализовал своё высшее предназначение и получил престол в вечном Царстве Пресвятой Троицы. Это значит, что человек унаследовал спасение и ещё при земной жизни уже перешёл к жизни вечной.

Б) Евангелие.

Это Жизнь Христа ( история Бытия его Жизнь ) . Это Тело Евхаристии ( поток идущий по горизонтали ). Горизонтальная часть Звездицы. Нужно понимать как в настоящем времени то есть происходящего в каждый момент времени так и в присном ( единый целостный Век ) и тогда наше сердце соединиться со Святым Духом. Также для понимания Евангелия были сделаны формулы зачал. 
Всё, что есть святого в церкви, всё привязано ко времени. Иначе благодать не будет действовать. Существуют специальные формулы зачал, предназначенные для этой цели. Весь текст Евангелия поделен на число дней в году, так, чтобы время каждого дня было привязано ко святым словам Благой Вести.
Существует семь формул для четырех Евангелий, и четыре формулы для Апостола. Эти формулы привязывают внешний текст Писания к внутренним духовным потокам времени, и несущим сакральные смыслы. Даже если в формуле зачала нет слов о времени, то речь всё равно идет о бытийных потоках, так как именно они являются носителями духовных смыслов.
Формулы зачал:
1. Во время оно…
2. Во дни оны…
3. Рече Господь…
4. Рече Господь учеником Своим…
5. Рече Господь притчу сию…
6. Рече Господь пришедшим к Нему иудеом…
7. Рече Господь уверовавшим Ему иудеом…
Время — это энергия Христова Разума, поэтому главными формулами являются «Во время оно» и «Во дни оны». Формулы зачал — это как бы ключи к пониманию внутреннего духовно-тектонического пласта. Все тексты Священного Писания базируются на своеобразных тектонических плитах Бога. Это пласты бытийных энергий, на которых плавает мироздание. И только проникнув вглубь этих плит, мы, собственно, получаем правильную систему координат. Получаем ключ от глубинных смыслов. Формулы зачал — это и есть эти ключи. Они показывают, на каком тектоническом пласте построены описываемые события и с какого ракурса бытия нужно их воспринимать.
Допустим, «Рече Господь». Здесь происходит обращение Бога ко всему Творению. Это всё равно, как если в какой-то особо торжественный день всё, что населяет все миры, и небесный, и земной, и даже подземный, все вдруг собираются на одной площади, и вот, всё замерло, и наконец, появляется Царь Творения, и начинает говорить слова, предназначенные всему сущему. Представляете, насколько это торжественно и важно?! Вот так себя ощущали древние христиане при чтении Евангелия.
«Рече Господь учеником Своим». Данный поток силы Божией действует только внутри локализованного новозаветного собора. Он обращен к тем, кому дано знать тайны Божии.
«Рече Господь притчу сию». А этот поток изливается на внешних. На тех, кто еще не перешел через преполовение и находится в состоянии молочных младенцев. Орехи премудрости Божией им еще не по зубам. Современное православие базируется в основном на данном тектоническом пласте. Допустим, отец Дмитрий Смирнов, один из ярчайших проповедников, и язык притчи он освоил идеально, буквально. Однако, твердая пища в его проповедях отсутствует.
«Рече Господь пришедшим к Нему иудеом». Здесь сталкиваются два потока. Энергия Бога вступает в противоборство с энергией князя мира сего. Ослепшие иудеи осуществляют историческую миссию по противодействию Проекту Бога. Тем самым, они косвенно содействуют становлению Богочеловеческого Царства. Об этом говорится и у апостола Павла: «Ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать» (Рим. 11:32).
«Рече Господь уверовавшим Ему иудеом». Здесь действует поток мессианского времени, когда в конце времен, после преполовения бытия сила Божия одержит победу над силами первого зверя, и многие иудеи перестанут быть богоборцами и уверуют во Христа.

Во время оно.

Однако, главными формулами зачал являются «Во время оно» и «Во дни оны». «Оны» — это значит, давным-давно, в незапамятные времена, или от начала века. Здесь речь идет не просто о какой-то поучительной истории из стародавних времен. Здесь говорится даже ни о какой-то тектонической плите мироздания, а о всем бытии, как таковом. Здесь пространство повествования строится ни по линейной горизонтали, а по духовной вертикали. «Во время оно» — это значит «в начале начал и всегда», «в основе всех времен», «в основе вообще всего бытия». Вот в чем смысл данной фразы. Соответственно, «Во дни оны» — значит «в каждый день», «в каждую минуту», « в каждое мгновение бытия мира».
Итак, «Во время оно» — это вся сущность мироздания, показанная целиком. А «Во дни оны» — это сущность мироздания, раскрываемая в частном порядке, показанная с точки зрения ежемоментного его существования.
Вся история человечества, и прошлого, и настоящего, и будущего, строится по евангельским событиям. В них заложены лекала всех веков. Христа всегда распинают, и Он всегда воскресает. И архангел Гавриил, допустим, всегда приходит с Благой Вестью в шестой месяц после зачатия праведной Елизаветой Святого Иоанна Предтечи. И Мария также встречается с Елизаветой, и живёт у нее три месяца, до той поры, когда надлежит родить. Это также всегда происходит, потому что здесь речь идёт о духовных этапах созревания души. Они универсальные и происходят по одним закономерностям. Как в душе одного человека, так и во всей истории человечества. Дух созревает через время, поэтому этапы созревания измеряются временами.

Откровение Иоанна Богослова ( Апокалипсис ).



Евангелие от Матфея.



Евангелие от Марка



Евангелие от Луки.



Евангелие от Иоанна.



Деяния святых Апостолов.

ГУСЛИ ДАВИДА

I. «Шестодневное Царство» — нижняя горизонталь
1ШЦ. Первый День Творения (начало времени)
2ШЦ. Второй День Творения (разделение времени, «твердь посреди воды»)
3ШЦ. Третий День Творения (собирание времени посредством связей)
4ШЦ. Четвертый День Творения (сотворение Жены-Вселенной)
5ШЦ. Пятый День Творения (носители внутренних лучей Луны)
6ШЦ. Шестой День Творения (носители внешних лучей Луны и носители Солнца)
7ШЦ. Седьмой День Творения (становление Богочеловеческого Царства)

II. «Ветхозаветное Царство» (от Адама и до Спасителя) — левая вертикаль
1НЦ. Адам, Грехопадение, Каин и Авель, Потоп, Ной, Вавилонское столпотворение, Авраам
2НЦ. Авраам и Сара, Жертвоприношение, Исаак и Исав
3НЦ. Иаков, 12 сыновей, Народ Израиля, Иосиф
4НЦ. Моисей, Завет, Давид, Соломон, Израильское Царство и Первый Храм
5НЦ. Египетское и Вавилонское Пленения
6НЦ. «Казни египетские», крушение Вавилонского Царства, Исход
7НЦ. Второй Храм, Кир и Зоровавель

III. «Новозаветное Царство дробного периода» (от Миссии Спасителя и до Вознесения Церкви) — правая вертикаль
1НЦ. Ангел Ефесской церкви (Иоанн Креститель, Богородица, Рождество Христово, Миссия Спасителя)
2НЦ. Ангел Смирнской церкви (исход из мира и гонения)
3НЦ. Ангел Пергамской церкви (собирание Церкви)
4НЦ. Ангел Фиатирской церкви (Евхаристия)
5НЦ. Ангел Сардийской церкви (пленение)
6НЦ. Ангел Филадельфийской церкви (начало Второго Пришествия, Исход, День Гнева Агнца, Суд Святых)
7НЦ. Ангел Лаодикийской церкви (Первое Воскресение Мертвых, Вознесение Церкви, Тысячелетнее Царство)

IV. «Тысячелетнее Царство» (от Вознесения Церкви и до Распятия ТЦ) — верхняя горизонталь
1ТЦ. Начало Второго Пришествия, Вознесение Церкви
2ТЦ. Разделение, Суд Святых
3ТЦ. Собирание Народа Божиего (144000)
4ТЦ. Тысячелетнее Царство, Мессианская Трапеза
5ТЦ. Крушение ТЦ, царство второго зверя, антихрист
6ТЦ. Исход макушки в 8-ой День, Второе Пришествие, убийство антихриста, Конец Света, Страшный Суд
7ТЦ. Всеобщее Воскресение, Брак Невесты с Небесным Женихом, Небесный Иерусалим, переход в Вечность

V. «Вечное Христово Царство» (от Второго Воскресения и на всю Вечность) — Христос
1-8 ВХЦ. Евхаристия
2-8 ВХЦ. Вечная Жизнь
3-8 ВХЦ. Новое Имя
4-8 ВХЦ. Власть над Миром
5-8 ВХЦ. Белые одежды
6-8 ВХЦ. Небесный Иерусалим
7-8 ВХЦ. Престол
8-8 ВХЦ. Бог

www.premudrost.club/index.php/ru/forum/n...tie?start=1640#36365

Луна -- это энергия времени, Солнце -- энергия вечности (или времени, собранного в целое).
Животные являются носителями времени (Луны). Через человека время собирается в целое (в Солнце).
Время имеет внутреннюю и внешнюю направленность.
Время делится сначала на две части, на левиафана-воду (внутреннее содержание) и бегемота-землю (внешняя форма).
Далее каждое большое животное делится по тому же принципу на новое внутренне и внешнее. И получаются различные малые животные.
От воды-левиафана (большое внутреннее) происходят рыбы (малое внутре-внутреннее) и птицы (малое внутре-внешнее).
От земли-бегемота (большое внешнее) происходят различные животные, являющиеся носителями малого внешне-внутреннего. И человек -- носитель внешне-внешнего. А это уже четвертая степень деления, в которой периметр замыкается в квадрат. Поэтому через человека время может собираться в целое. Поэтому человек является носителем Солнца.
Короче говоря, нет, ни зверушек, ни людишек, а есть лишь различные ошметки разных состояний времени.
Солнце и Луна раньше были обязательными атрибутами богословия. Потому что духовные процессы немыслимо понять без богословия времени.
Всех больше мне нравится клетка 6666-8, в которой мы сейчас находимся: «Вот, шум из города, голос из храма, голос Господа, воздающего возмездие врагам Своим» (Ис. 66:6).
Теперь надо будет попробовать сочинить песенку-сказку. Суть Евхаристии Пятого дня в том, что на данную структуру можно одевать любую форму. Каждый квадратик имеет четыре смысловых стороны. Их нужно собрать в пирамидку, так чтобы ее вершиной был Христос. У масонов все пирамидки усеченные, не собирающиеся во Христа. На вершине усеченной пирамиды у них находится Джокер -- клоун-обманщик.
Энергия Евхаристии Пятого Дня распространяется на человечество. Энергия Шесто-Седьмой Евхаристии -- на человечество и вселенную. Посредством сказок и историй, вписанных в подобные структуры, происходит программирование Мироздания на любое событие.